1 Сведущие, поднаторевшие в падениях люди уверяют: если нельзя подняться, то следует опуститься. А старый ребе говорил иначе: "Если нельзя подняться, непременно надо подняться". Но для этого потребуются силы, вера и немножко удачи, которая тоже не помешает... Пинечке упал с высоты в реку, пробил глубину до Дна, перепугав мелкую живность, и стал медленно всплывать на поверхность, потому что человеку нечего делать в воде, если он не утопленник. Каждая река имеет свое течение. Каждый Пинечке свою долю. И солью залепляло ресницы, - не от слезы ли? ...

МОЙ МИР Мама на диванчике, папа на раскладушке, няня на полу, мы с братом в кроватках: вся комната - одна большая постель. Утром я просыпался, заползал под одеяло и ползал там в душной, таинственной темноте, чтобы никто не догадался, откуда, наконец, я вылезу. А вылезал я в тесный, скученный мир, в котором малышу было просторно. Стояла в комнате швейная машина знаменитой фирмы "Зингер", и всё свое довоенное детство я просидел под ней, на широкой ножной педали, как в кабине грузовика, крутил с наслаждением колесо с фигурными спицами, и гудел гудком, и рычал мотором. Днем в коридоре не зажигали свет, и делать там было нечего. Телефон висел на стене - не дотянуться, а возле него стояла плетеная соседская корзина. Я забирался на нее, переступал ногами: корзина прогибалась, хрустела ржаным сухариком, и от этого хотелось смеяться, как от щекотки. А там и Ритка выходила в коридор, Ритка ба-ритка здоровая нога, и было уже не скучно, а привычно. По воскресеньям родители собирались в кино, и я заранее начинал хныкать, чтобы не уходили. Папа сдавался первым: гори оно огнем, это кино, никуда он не пойдет, - и мы усаживались в обнимку на диване. На мне матроска - от брата перешла, и папа молодой - на ногах бурки, и елка под потолок, чтобы разглядывать теперь на снимке, сквозь увеличительное стекло: шпиль на макушке, дед Мороз, обложенный ватой, гуси-зайчики хрупкого вздутого стекла, - детям моим достались эти зайчики, пережившие мировую войну. На праздник собирались квартирные дети: Ритка-баритка в ситцевых нарядах, ясноглазая девочка Нина, ровесница брата, он сам со значком на груди: не ворошиловский ли стрелок? Вот и пирог несут, с изюмом и корицей, который испекла моя мама: на керосинке, в алюминиевой форме "Чудо", с открытыми сначала отверстиями, а затем с закрытыми, чтобы всласть подрумянился. Корицей пропахло детство. Запахом корицы. ...

1 Сказано неспроста и во многие уши: "Всякому человеку - свой час". Только не пропусти его. Человек по имени Мендл вцепился в свой час - не оторвать, яростной бульдожьей хваткой. Мендл - кто бы мог подумать! - блаженствовал на платформе и наслаждался моментом. Разевал от восторга рот. Воздухом надувал щеки. Бил башмаком по полу и рукавами всплескивал. - Ага-га! Га-га! Я же тебе говорил! Стену достроили - и лучше стало... ...

1 Каждому часу свое беспокойство. Каждому дню. Каждому возрасту. ...

1 Беды неравно рассыпаны по миру. Стоны с кряхтением. Муки с печалями. Недород и недосып. Одним по жизни пуды неподъемные. Другим - пушинки неприметные. ...

1 "На помощь Твою уповаю, Господи! Уповаю, Господи, на помощь Твою! Господи, на помощь Твою уповаю!.." Куда-то бежали люди. Хмуро. Молча. Упрямо. Ощетинившись локтями. С чемоданами в руках. С детьми. Со стариками и инвалидами в каталках. По голой, пустопорожней степи. Как спасались. Пинечке бежал вместе со всеми, подхваченный потоком. Собака бежала - хвост понизу. Кошка - навострив уши. Насупленный петух. ...

Что вам сказать на прощание? Чем удивить-порадовать? В прошлое путь короче, чем в будущее. В прошлое намного короче: путь натоптанный. Пинечке возвращался на частом дыхании, по вершинам трав, по сторонам не глазел, привалы не делал, и зернышко не осыпалось с колоска от легкой его поступи. Горы понижались для Пинечки, холмы сглаживались, солнце прикрывалось облачком, чтобы не напекло Пинечке голову, и степь убегала на радостях под его ногами. Птица летела поверху, высматривала ему дорогу. Заяц скакал понизу, камушек откидывал с пути. Злючие крокодилы тропочкой укладывались по воде, чтобы по спинам перешел, как посуху. Впрочем, откуда в степи крокодилы? Бревна, наверное, раскладывались поперек реки, зыбкими мостками под ногой... ...

    Ако быши чадо, годков семи-восьми, я потихоньку выскользнул из окошка нашего маленького дома, одного из череды тех жалких лачуг, что тесно жмутся друг к другу, прячась за переулками старого Яффо. Это было назавтра после великого дня - Йом Кипура. В меньшей из двух комнат, составлявших наше жилище, сосредоточенно и увлеченно учил Тору мой отец. В другой комнате моя мать из последних сил пыталась своим утомленным голосом заставить шевелиться изрядно серые извилины мозга нерадивого ученика.    Меня же тянуло к себе море. Его дикий пустынный берег, густо усеянный острыми скалами. Сидя на влажном валуне, я в замешательстве наблюдал за тем, как волны разбиваются в брызги о прибрежные камни. Волна угрожающе дыбится и... беспомощно размазавшись о берег, торопливо освобождает место своей следующей сестре. Та в свою очередь пытает свое счастье. Но им не устрашить валун, который уверенно стоит там, где ему определил стоять Творец. На посту навек.     Я переживал редкие минуты душевного покоя, которые в том стесненном положении, в котором была наша семья, в той жестокой, беспощадной войне, которую вело с нами сизифово бытие, были благодатной передышкой. Это было бегство ради встречи с могучими силами природы, настоящими солдатами Творца. ...

   Лицо его — как лик детей из тех времен, когда в Иерусалиме, багровом к вечеру, был Храм. Он подошел к окну автомашины и сказал: Не уезжай! ...

  Иерусалим, 1967 год   В этом году я уезжал из Иерусалима, ...