Шалом, уважaемые читатели! В этот Шабат, первый из семи "Шабатов Утешения"[1], мы с вами читаем главу Ваэтханан, где тоже говорится о Храме и о гневе Творца. Итак, в начале главы Моше Рабейну, обращаясь к народу, делится с ним своей неизбывной болью – после победы над двумя эйморейскими царями, Сихоном и Огом, и передачей отвоёваной заиорданской территории в качестве надела коленам Реувена, Гада и половине колена Менаше, Моше решил, что возможно, Вс-вышний отменит своё наказание и даст ему возможность войти в Землю Израиля, поскольку номинально он уже находится на земле, отныне принадлежащей народу Израиля. Горячая просьба Моше звучала так (Дварим 3:25):"ДАЙ ЖЕ МНЕ ПЕРЕЙТИ (ИОРДАН), И УВИЖУ Я ЭТУ ХОРОШУЮ СТРАНУ, ЧТО ПО ТУ СТОРОНУ ИОРДАНА, ПРЕКРАСНУЮ ГОРУ ЭТУ И ЛИВАН!" РаШИ объясняет, что под словами "прекрасная гора" имеется ввиду Иерусалим, а "Ливан" – это Иерусалимский Храм. ...

  Вопрос отправки половины колена Менаше на восточный берег Иордана - одна из наибольших загадок Торы. Эта идея упоминается несколько раз, но ее смысл чётко не объясняется.   Изначально только колена Реувена и Гада просили дать им удел на этих землях. Тогда первая реакция Моше на подобное требование была резко отрицательной Он даже назвал их "собранием грешников". Как же тогда колену Менаше удалось договориться с Моше?    Нацив – рав Нафтали Цви-Йеуда Берлин - полагает, что Моше затеял переселение части колена Менаше ради укрепления духовного уровня жителей восточного берега Иордана.    Однако, если мы поищем намёки в Танахе, мы можем обнаружить иной тезис. Колена Реувена и Гада были оставлены за Иорданом не только из-за того, что они сами этого просили. Эти колена жили вдали от остальных колен потому, что они были лишены статуса первенцев. Реувен был первенцем Леи, а Гад был первенцем Зильпы, служанки Леи. ...

...

Книга Дварим – пятая, завершающая книга Торы. Принятое в мировой литературе название этой книги – Второзаконие – соответствует её имени, обычно употребляемому в традиции мудрецов: "Мишнэ Тора", т.е. повторение Торы.   Начинается эта книга так.   ...

В нашей недельной главе, где второй раз повторяются Десять Заповедей, повеление соблюдать Шабат передано в следующих словах: «Храни (шамор) день субботний, чтобы освятить его, как повелел тебе Б-г, Всесильный твой» (Дварим 5:12). Прочитав несколько следующих стихов Торы, мы находим причину, по которой, как говорит Тора, необходимо хранить Шабат: "И помни, что рабом был ты в стране Египетской, и вывел тебя Б-г, Всесильный твой, оттуда рукою мощной и мышцей простертой, поэтому повелел тебе Б-г, Всесильный твой, соблюдать день субботний" (там же, 15). В первом варианте Десяти Заповедей, которые были записаны рукой Всевышнего на скрижалях, про Шабат сказано захор - «помни», и приведено иное объяснение этой заповеди, говорящее о шести днях Творения, после которых следовал седьмой день – день покоя (Шмот 20:8-12). В молитве «Кидуш» - освящении Шабата, которое мы произносим в пятницу вечером - мы упоминаем как о сотворении мира, так и об Исходе. Какова же принципиальная разница между этими двумя составляющими Шабата, которые отражены в двум различных формулировках Десяти Заповедей? Заповедь Субботы, приведенная в книге Исхода - Шмот, акцентирует аспект веры. Мы провозглашаем нашу веру в то, что Всевышний создал мир. Заповедь Шабата в том виде, в котором она появляется в нашей недельной главе, подчеркивает национальный элемент, напоминая о нашем стремительном восхождении из рабства к избавлению. Раши, комментируя эти стихи, цитирует Мидраш «Мехильта» и говорит, что эти две версии заповеди были чудесным образом сказаны и услышаны одновременно. Отсюда следует, что религиозный и национальный элементы составляют единую, неразделимую сущность. ...

    Вот те слова «Вот те слова, которые Моше говорил Израилю» (Дварим 1:1). Разговору Моше с еврейским народом посвящена вся книга Дварим. Существует кардинальное различие между Моше в этой главе и тем Моше, которого Б-г посылал говорить с фараоном. Тогда Моше говорил: "Я не человек слов... Я косноязычен и не могу найти правильный язык" (Шемот 4:10). Как же Моше превратился из того, кто сказал: "Я не человек слов," в того, о ком Тора говорит: ”Вот те слова, которые Моше говорил...”? Мидраш отвечает на этот вопрос с помощью аналогии. Человек ходил по улице, продавая краску. "Продаётся краска! Продаётся краска!" - кричал он. Когда царь услышал его крик, он отозвал его в сторону и спросил: "Что ты продаёшь?" "Ничего", - ответил человек. "Но я же слышал, как ты кричал: "Продаётся краска! Продаётся краска!" Почему же ты теперь говоришь, что ничего не продаешь?", - спросил удивленный царь. Ответил ему человек: "Правда, я продаю краску, но для тебя краска - это ничто". Так же и с Моше. Перед Всевышним, Тем, кто дал человеку уста и способность говорить, Моше «не человек слов», а перед еврейским народом он тот, кто говорит «те самые слова». Когда Моше стоял перед Всевышним, размышляя о том, что его ожидает в будущем, он думал, что ему самому будет тяжело говорить и находить правильный язык. Он сказал: "Я не человек слов". Однако к тому моменту, о котором повествует наша недельная глава, Моше уже взял на себя миссию Всевышнего, того, кто "дал человеку уста." Теперь Моше знает, что он все же "человек слов" - не на основании своих личных качеств, а на основании того, что Б-г дал ему. Поэтому слова, которыми он начинает свое обращение к сынам Израиля, таковы: "Г-сподь, Всесильный наш, говорил нам так на горе Хорев..." (Дварим 1:6).   Слова мира ...

   В главе Ваэтханан приводится перечень десяти заповедей, и их текст отличается от того, который содержится в главе Итро. Как это может быть? Сказано: «В главе Итро записано то, что прозвучало с горы Синай, и было начертано на первых скрижалях, а в главе Ваэтханан — на вторых». ...

Однажды Всевышний искал человека: «Где ты?» - «Айека?» (слово состоит из тех же букв, что и «эйха»). Произошло это в тот момент, когда, совершив преступление, Адам пытался спрятаться от Него. Но прошло время, и теперь уже человек, осознав, что «нехорошо быть одному», начал искать Б-га. Однако Всевышний скрыл Себя, и даже ангелы спрашивают: «Где место величия Его?» Авраам нашел это место. «На этой горе покажется Б-г», - сказал Авраам после «акедат Ицхак» ("связывания Ицхака"). Он знал, что на гору Мория придут его потомки -- многочисленные, как звезды, -- чтобы увидеть Б-га. Но ведь Его нельзя увидеть! ...

«Помни день, когда стоял ты перед Б-гом Вс-сильным твоим у (горы) Хорев...» (Дварим, 4:10). Не только знания Торы должны передаваться из поколения в поколение, но и память о том дне, когда она была дарована: ощущения и переживания, переполнившие людей, когда Всевышний говорил со всем народом и с каждым евреем в отдельности. «И узнай сегодня, и верни в свое сердце, что Б-г — Он Вс-сильный на небесах и выше и на земле и ниже...» У горы Синай каждый чувствовал сердцем, как Присутствие Всевышнего наполняет весь мир, так и при изучении Торы недостаточно повторять ее слова, а необходимо в каждом из поколений стремиться к тому, чтобы процесс изучения был похож на момент дарования: ощущение близости духовных миров должно рождаться всякий раз, когда человек соприкасается с Учением. Моше раскрывает секрет понятия «помни». Память — отпечаток прошлых событий в душе человека (а не только в его мыслях). Тора, передаваемая из поколения в поколение, усваивается и удерживается в памяти за счет чистоты души человека. Дурные желания и мысли, недостойные поступки наносят тяжелый удар по «отпечатку», оставленному во всех еврейских душах чудесами выхода из Египта и стояния у горы Синай. Если дурное становится постоянным и привычным для человека и он воспринимает свое поведение как должное и не испытывает стыда, это означает, что грязь проникла в глубину души. Представления такого человека о Всевышнем, о Его Присутствии, наполняющем мир, исказились. Память народа перестала быть его памятью. О нем сказано в Торе: «И отсечется душа его от народа его». Моше, обращаясь к людям, души которых хранят память о чудесах, произошедших в пустыне, говорит так, как будто все произошедшее постоянно стоит перед их глазами: «Глаза ваши видят то, что сделал Б-г с Бааль Пеором, ибо всякий человек, который пошел с Бааль Пеором, уничтожил его Б-г Вс-сильный из среды твоей. А вы, прикрепившиеся к Б-гу Вс-сильному вашему, живы вы все ныне» (Дварим, 4:3). Если бы поколение пустыни смогло передать в полной мере свои ощущения в момент дарования Торы всем последующим поколениям, картина дымящейся горы Синай стояла бы у нас перед глазами... Молитва Моше «И умолял я Б-га в то время, говоря: «Владыка Вс-сильный... Дай перейду я и посмотрю на эту землю добрую, которая за Иорданом, на эту гору прекрасную и на Леванон...» Но сказал мне Б-г: «Полно тебе, не говори Мне впредь об этом» (Дварим, 3:24,25). Многие люди сопереживают литературным героям, пытаются проникнуть в их психологию и понять движения души. Не стоит ли тому, кто стремится к высокой культуре, глубокому пониманию сути вещей и развитости чувств, обратиться, в первую очередь, к размышлению о тех великих личностях, чья судьба описана в Торе? Их переживания, радость и боль заслуживают самого пристального внимания. Однако не только те, кто увлечен литературой, но и многие из тех, кто проводит долгие часы за чтением Торы, часто обращают внимание исключительно на ход событий и оценивают правильность поведения людей, совершенно забывая, что они страдали и любили. Наверное это происходит из-за того, что наши праотцы, пророки и герои еврейского народа кажутся столь великими, что невозможно анализировать их поведение и чувства, исходя из распространенных представлений о психологии. И, действительно, к ним следует относиться с предельным уважением, однако невозможно отказаться от попытки представить себе их внутренний мир. Приоткрыв его для себя, мы получаем эмоциональный заряд необычной силы, помогающий развитию души и пониманию проблематики Торы. Представив себе Моше, который молится Всевышнему не о продлении жизни, а о том, чтобы увидеть хотя бы в последний день своего земного существования землю Израиля — «землю добрую», невозможно остаться равнодушным. Речь идет о человеке, который стоял на горе Синай, видел ангелов и престол Всевышнего, перед лицом которого прошел Б-г... Неужели есть еще что-то, чего он не видел? Земля Израиля! Какая же тайна и какая сила притяжения заключены в ней? Только перейти Иордан и взглянуть на нее — ради этого стоило вынести все, а без нескольких шагов по каменистой почве все тяготы и страдания в пустыне кажутся неоправданными. Более того, Моше знает, что он переходит в лучший мир, где нет горя и лишь благо Всевышнего наполняет душу. И все равно — несколько шагов по ту сторону Иордана более важны для него. Не несем ли и мы в себе такое же чувство: что все перипетии нашей жизни можно осмыслить и принять только в свете того, что наши ноги стоят на этой почве? Не представляется ли нам, что жизнь на Святой земле обладает собственной непреходящей ценностью, не сравнимой ни с чем и не зависящей ни от чего. Когда Моше обрел такую любовь к Земле? Ведь человека больше всего тянет к чему-то знакомому и родному, связанному с его воспоминаниями. Моше вырос во дворце фараона, и все дни юности его душа была переполнена любовью к своему народу и состраданием к его тяжелой участи. Угрызения совести из-за того, что он, против своей воли, оказался в стане жестоких угнетателей, не дает ему покоя. Это чувство прорывается в тот момент, когда он видит египтянина, избивающего еврея. Еще не успело созреть решение, а его рука сама, повинуясь накопленной ненависти к поработителям, нанесла смертельный удар. Но из-за доносчиков он вынужден бежать и сорок лет пасти скот в Мидьяне, у Итро. Из-за горького разочарования в собственном народе, в среде которого есть предатели, сорок лет его ничто не радует, и он ничем не интересуется. Разговор со Всевышним в пустыне, у горы Хорев, начинается только после того, как он хоть чем-то заинтересовался: «И увидел он: вот терновник горит огнем, но терновник не сгорает. И Моше сказал: «Пойду посмотрю на это великое явление, почему терновник горит и не сгорает». И увидел Б-г, что он свернул со своего пути, чтобы посмотреть, и возвал к нему Б-г из середины куста...» (Шмот, 3:2,4). Победив безразличие Моше, Всевышний начинает говорить с ним. И постепенно нежелание Моше возвращаться к людям, среди которых живут доносчики, сменяется стремлением освободить народ из рабства и прекратить его страдания. Совершив исход, Моше ведет сыновей Израиля к горе Синай, чтобы говорить с Б-гом. И они, прежде всего, хотят узнать Того, Кто вывел их из Египта, они не думают о земле, текущей молоком и медом. И это оказывается неугодным в глазах Всевышнего! Через год (из-за задержки у горы Синай после греха золотого тельца), достигнув границ земли Израиля, народ отказался войти в нее, и это вызвало Б-жественный гнев, который не угас, пока на протяжении сорока лет блуждания по пустыне не умерло все поколение, совершившее исход. Все можно простить, если есть любовь к Земле, и все оказывается бессмысленным, когда ее нет. Но разве не логично поставить на первое место не любовь к Земле, а любовь к Б-гу. Ответ на этот вопрос только один: «Любовь к Б-гу сливается с любовью к Земле, неотделима от нее, находит свое выражение только тогда, когда человек шагает по ней». Сказано в Талмуде: «У того, кто живет за пределами земли Израиля, как будто нет Б-га» (Ктубот, 112а). И Моше, который никогда не видел эту Землю и, выйдя из Египта, вместе с другими стремился к горе Синай, мог обрести любовь к Святой земле только в те моменты, когда он говорил с Творцом лицом к Лицу. И ему известно, что, поднявшись на гору Писга и перейдя в иной мир, он не приблизится ко Всевышнему так, как если бы он прошел четыре шага по Святой земле. «Сказал рабби Йоханан: «Всякий, кто прошел по этой земле четыре амы, может быть уверен, что он войдет в будущий мир» (Ктубот, 111а). «Вернитесь ко Мне, и Я вернусь к вам», — звал Всевышний через пророка Зхарью изгнанников, проживавших в Вавилоне. Так, значит, возвращение к Нему — это возвращение на Землю, проживание на которой — более высокая духовная ступень, чем стояние у горы Синай. Там, у горы Синай, человек был подавлен Б-жественным величием, и любовь, родившаяся в его сердце, смешана с трепетом, а в Земле Израиля, где Всевышний скрывает Себя, но в то же время и раскрывается в каждом цветке, в каждом плоде, в каждом дуновении ветра и даже в молчании камней под ногами, — человек обретает любовь к Творцу, описанную в Шир а-ширим: «Вставай, подруга моя, прекрасная моя, и ступай за мной. Ибо вот зима прошла, дождь миновал, удалился. Цветы показались на земле, время песни настало, и голос горлицы слышен в стране нашей» (2:11,12). Сказал рабби Акива: «Все книги пророков — святыня, а Песнь песней -Святая Святых». Моше поднимается на гору, с которой будет ему позволено посмотреть на Святую землю издалека. Он не сможет пройти по ней четыре шага... Но не потому, что он недостоин, а потому что мир не способен вместить его любовь к Творцу, сливающуюся в единое целое с любовью ко всему сотворенному. Сможет когда-нибудь в будущем, но не сейчас... ...

Чтение главы Дварим всегда приходится на субботу, предшествующую 9 Ава. Эта глава представляет собой поучение, с которым Моше обратился ко всему еврейскому народу: «И вот в сороковом году, в одиннадцатом месяце пятого дня говорил Моше сынам Израиля обо всем, что заповедал ему Б-г о них» (Дварим, 1:3). Эти слова произнесены великим руководителем еврейского народа за месяц до смерти — Моше умер седьмого адара, т.е. седьмого числа двенадцатого месяца. Тора добавляет, что Моше начал говорить только «после того, как он разбил Сихона, царя эморейского, который жил в Хешбоне, и Ога, царя башанского, который жил в Аштароте, в Эдрэи» (Дварим, 1:5). После победы над Сихоном и Огом никто не мог сказать, что Моше оказался неспособным ввести народ в Землю Израиля и потому не имеет права поучать народ, расположившийся лагерем в аравийских степях перед тем, как пересечь Иордан и начать войну с кнаанскими племенами. Разгром двух великих царей, преградивших путь в Землю Израиля, — начало ее завоевания. «Но разгневался на меня Б-г из-за вас...» (Дварим, 3:24) — и поэтому Моше не дано переступить границы Эрец Исраэль. Связь главы с постом 9 Ава очевидна: слова поучения строятся как рассказ о прошлых событиях, их цель — научить новое поколение на основе ошибок предыдущего. Прежде всего, в главе Дварим вскрывается главная проблема — отсутствие любви к Земле Израиля, приведшее к греху разведчиков (которые были отправлены во второй год после Исхода и вернулись в стан восьмого Ава, и народ, поверивший их словам, плакал вечером, когда уже наступило девятое число). Еще одна связь недельной главы с постом 9 Ава строится через слово «эйха» (Дварим, 1:12): «Эйха эса левада...» — «Как же мне одному нести тягости ваши?» — сказал Моше. У него опустились руки: не возвысить этот народ — все время возникают споры из-за ослов, буйволов, другого имущества... Можно ли научить их Торе, когда все интересы ограничиваются сугубо материальными делами? И через 890 лет после того, как сыновья Израиля совершили Исход, эхом прозвучало пророчество Йермиягу: «Эйха яшва вадад а-ир» — «Как одиноко стоит город... « Пророк оплакивал разрушение Йерушалаима (слова Плача Ирмеягу принято читать вечером 9 Ава). Этот город, «некогда многочисленный, — стал он, как вдова. Властитель народов, правитель над странами — стал данником. Плачет, рыдает ночью, и слеза на его щеке. Нет ему утешителя, все любившие его, все друзья его изменили ему...» Город, утративший своих обитателей, следовало бы сравнить с матерью, потерявшей детей, но у Ирмеягу срывается с уст сравнение с вдовой — Божественное Присутствие оставило Храм. Оно вернется в будущем, но с момента разрушения Йерушалаима сыны Израиля испытывают такую же горечь, как женщина, расставшаяся с мужем и утратившая надежду встретиться с ним вновь. Душа Ирмеягу связана с душой Моше и так же, как душа Моше, является общим, вбирающим в себя, как частности, души всего народа. И поэтому все происходящее происходит именно с ним: и боль, и кровь, и страдание, и унижение каждого — это его боль, страдание и унижение: «Я тот человек, который видел страдания от посоха гнева Его. Меня Он увел в темноту, а не к свету. Только на меня все обрушивается и обрушивается рука Его каждый день. Истрепал Он плоть мою и кожу, переломал кости мои... усадил, как мертвого...» Если бы Ирмеягу захотел, он мог бы сказать: «Все убитые и замученные — это я сам, и огонь, обрушившийся с небес на Храм, сжег мои кости изнутри». ...