Израильской интеллектуальной элите присуща неколебимая вера в то, что сегодняшним миром правит стерильный политический разум. Миф, сантимент, историческая память отнесены в далекое прошлое, «сброшены с корабля современности». Но иногда Израильтянину западает в голову мысль, что только он выбросил за борт все устаревшее и стал обитателем опрятного царства рацио, тогда как все остальные остались в устаревшем мире и живут в ином, уже непонятном ему измерении. И чем дальше развиваются события , тем чаще пугает израильтянина эта догадка.
Страх здесь – не от того, что обидно признать роковой просчет в несущей конструкции мировоззрения. Израильский страх много глубже; он звучит отголоском генетической памяти – еврейской генетической памяти, заставляя Израильтянина встретить в себе Еврея. Встречи страшнее и нежеланнее Израильтянину предложить невозможно.
Ведь кого он встречает в себе, заподозрив, что оказался единственным обитателем абсолютно разумного мира? Того еврея, который лет сто назад вдруг осознал, что является единственным «австро-венгром» в Австро-Венгерской империи, окруженный мадьярами, немцами, хорватами, чехами и словаками. Ради того, чтобы стать «как все», он отбросил свое и принял чужое, но наградой ему была не признательность, а еще большая ненависть окружающих. И тогда, из открывшейся безысходности, за полсотни лет до Освенцима, прозвучал сионистский голос: «Европа превращается в ловушку для евреев!».
Своей силой, бесстрашием, жизненной энергией сионизм был обязан этому ужасающему прозрению венских и пражских интеллигентов, помноженному на откровение российских погромов. Но рожденный прозрением Израильтянин снова выбрал со временем добровольную слепоту, и теперь ему нужно гнать от себя навязчивые догадки.
Мир с арабами должен был стать результатом простейшей сделки. Каждая из сторон откажется от своей надежды: Израильтянин оставит мечту о превращении западной части Эрец-Исраэль, от моря до Иордана, в еврейское государство; арабы поступятся своей мечтой об уничтожении Израиля. Каждой из сторон мешали злосчастные «мифы».
Израильтянин свой «миф» охотно отбросил, будучи абсолютно уверен в том, что арабы поступят так же. К вящему удивлению Израильтянина, арабы повели себя иначе; оказалось, что они поступиться надеждой – не могут. Жить без мечты – не хотят.
«Я смотрел им в глаза и видел, что их устроит только такое «урегулирование», при которому Израилю будет свернута шея», – сказал Шломо Бен-Ами, бывший министр иностранных дел, о своих палестинских партнерах по переговорам в Табе (декабрь 2000 года).
Вскоре после этого Израильтянин почувствовал, что отношение европейского общества к событиям на Ближнем Востоке определяется, хотя бы отчасти, какими-то странными чувствами. Не резонами и расчетами, а именно чувствами, и чувства эти были Израильтянину неприятно знакомы. Откуда?
Приходило на память что-то из школьной программы. Еще вспоминались отрывки из документального фильма, просмотренного однажды в День Катастрофы. Был мертвый вечер, кафе и театры закрыты, а многоканального телевидения тогда еще не завели…
Наблюдая теперь, как вышагивают в европейских столицах густые толпы манифестантов под лозунгом «Распятая Палестина!», Израильтянин вспомнил нужное слово: антисемитизм.
Получалось, что Миф – не умер. Хуже того: Израильтянин с горечью заподозрил, что среди выживших мифов неразумного человечества есть опытный миф-убийца, сменивший нацистскую свастику на палестинскую «куфию», которая одинаково приглянулась в Европе левым и правым. Невольной частью этого мифа Израильтянин был вынужден признать самого себя. Той частью, которой отведена незавидная роль оклеветанной жертвы.
.jpg)
«Евреи – наше несчастье».
Словакия, 1939 г.
