Раскаяние — возвращение к Б-гу. И поскольку наша душа неразрывно связана с Источником, путь к Нему начинается с поиска самого себя. С этой дороги очень легко сбиться, и если бы она (по милости Всевышнего) не была «вымощена чудесами», у любого еврея, выросшего в семье, оторванной от традиций своего народа, не было бы никакого шанса пройти по ней до конца.
Как правило, все начинается очень просто — ребенок впервые сталкивается с антисемитизмом… Так было и со мной. В семь лет меня в очередной раз избили. На этот раз я пострадал от взрослого человека — соседки по лестничной площадке. В ответ на мою просьбу объяснить мне, за что мне все время достается, хотя я стараюсь держаться подальше от всех, мой дед сказал, что я еврей. На это я возразил: «Она, когда била, кричала жид, а не еврей». — «Для нее — это одно и то же», — глубокомысленно заметил он.
Если в жизни бывают моменты прозрения — то это был один из них: что-то шевельнулось в самой глубине души, и эхо трехтысячелетней истории отозвалось в ней одновременно и ужасом, и радостью, и гордостью. Я понял все, хотя и не на словесном уровне. И с тех пор феномен еврея занимает меня с утра до вечера. (Забегая вперед, скажу, что настоящее понимание приходит только на Святой Земле — недаром Аврааму в самом начале его пути было сказано: «Иди к себе… в землю, которую Я покажу тебе».)
У нас дома никогда не говорили хорошо о Советской власти и плохо — об Израиле, но на этом связь с еврейством заканчивалась, если не считать постоянной борьбы родителей с проявлениями антисемитизма на работе. Во втором классе я выучил по Большой Советской энциклопедии «древнееврейский алфавит». Как мне это пришло в голову? Не знаю. Но думаю, что желание знать еврейский язык не родилось на уровне мысли, а поднялось из глубин души. Мой интерес не вызвал особого понимания в семье, и родители были бы больше рады, если бы я такое же любопытство проявлял к английскому, который они, выпускники Военного института иностранных языков, знали в совершенстве.
Единственный, кто мог бы меня поддержать, — это мамина мама. Уже в советское время она преподавала в еврейской школе в Чернигове, а в 1948 году пошла к большой московской синагоге на встречу с Голдой Меир. Многие евреи поплатились за это жизнью… Но бабушка рано умерла и не могла поддержать меня.
В третьем-четвертом классе мама часто водила меня в Третьяковскую галерею, чтобы привить любовь к культуре. Залы восемнадцатого и девятнадцатого веков изобиловали работами на темы «Ветхого завета», так как выпускные работы в Российской академии художеств писались исключительно на темы Торы и книг пророков. Мама останавливалась со мной у того или иного полотна и объясняла содержание изображенного на нем. Она не касалась композиции или использованной художником гаммы цветов — ее интересовали лишь взаимоотношения людей и их психология. И рассказ в ее устах превращался в настоящий комментарий к Торе.
Вот на одной из картин братья Йосефа, пришедшие в Египет, стоят возле своих мешков с зерном. Придворный, посланный за ними вдогонку, вытряхнул их содержимое на землю — и вот в одном из них — серебряная чаша, якобы украденная из дворца. Ее, конечно, подложили, но попробуй это доказать! Братья возмущены — они понимают, что столкнулись с нечестностью и подлогом. «Посмотри, как они возмущаются, — говорила мама. — Им не нравится, что их подозревают в воровстве. Но разве так уж незаслуженно это обвинение? Конечно же, чашу они не крали, но ведь брата они украли у отца и продали в рабство. Так они честные люди или нет?».
От нее я узнал и про медного змея, которого Моше поднял на шесте, чтобы он излечил всех, кто роптал на ман и за это был ужален змеей. Стоило только взглянуть на него — и яд переставал действовать. «Их исцеляло не то, что они вглядывались в змея, — говорила мама, — а то, что они отрывали свои глаза от земли, и смотрели на небо, и первый раз задумывались над тем, что не змей убивает, а грехи человека приводят в мир смерть».
Похожие объяснения я впоследствии находил у комментаторов Торы. Но удивительно, что по прошествии многих лет я пытался напомнить маме о наших беседах в Третьяковке, а она наотрез отказывалась — такого не могло быть. Но я как сейчас вижу нас в картинной галерее и слышу ее голос. Кто знает… Кто вложил в ее уста эти слова? Может быть, ангел, посланный восстановить цепочку поколений?
Окружающая действительность — советская — не очень-то радовала. Было в ней что-то лживое, отталкивающее и безрадостное. И, наверное, поэтому в институте я, как и многие евреи в то время, старался сбежать от всех неразрешимых, постоянно мучивших меня вопросов в горы. Чистота ледников и заснеженных вершин действовала как наркотик — завораживала и усыпляла сознание. Но все же желание понять и разобраться во всех происходящих вокруг процессах не давало покоя.
Мне попалась в руки Библия, и я прочитал ее, запомнив значительную часть наизусть. Однажды вместе с напарником мы не успели пройти маршрут и схватили холодную ночевку на скалах. Всю ночь я рассказывал ему библейские истории, а он расспрашивал меня о подробностях. Мне хотелось понять, когда и как изменится окружающий мир, и я стал искать причины, приводящие к смене общественных формаций.
После окончания Института электронного машиностроения все свободное время я проводил в Исторической библиотеке. Очень быстро я понял, что начало нового исторического периода определяется возникновением новой религиозной или похожей на религиозную идеи. Я также понял, что все религии так или иначе берут свое начало в Торе. (Кстати, получить нужную литературу было не так-то просто: все, что касалось религий, было в каталоге, но не выдавалось на руки. И когда ты писал на бланке запроса, например, «История религий», то на приеме заявлений на подбор книг для работы в читальном зале тебе говорили: «А мы такую литературу не выдаем». Тогда я стал вместо правильного названия писать что-то типа «Народовольческое движение в России» и указывать в графе «библиотечный номер» номер нужной мне книги. На приеме заявлений мне не отказывали. А работники библиотеки, подбиравшие книги по заявке, искали на полках нужные издания только по номеру, не глядя на названия. Так я получал все, что мне было нужно.)
Довольно быстро я понял, что Тору следует читать в оригинале, так как перевод передает значение очень приблизительно, и я нашел через знакомых человека — большая редкость в то время, — знавшего иврит…
И вот в один прекрасный день я начал читать Тору на иврите. И вдруг я понял, что не только слова, но и каждая буква имеет свое значение. Одна означает нижний предел мира, другая — верхний его предел, есть буква, символизирующая время, есть указывающая на пространство, желание и его ограничение и т.д. Через четыре часа мне удалось установить значение всех букв, и многие слова я мог понимать без словаря. Тут же стало понятно, что не только Тора, но и Святой язык — «не человеческих рук дело». Что было делать дальше? Вывод напрашивался сам собой: если есть Б-жественная книга, надо исполнять ее предписания. И я пошел в синагогу искать, кто бы мог меня научить элементарным заповедям Торы…
Третьяковская галерея
