Два года назад из жизни ушел известный поэт Семен Липкин. Он ушел в почтенном возрасте – 92 года, когда, казалось бы, о смерти говорить не страшно, пугает ведь смерть молодых, а в старости она воспринимается как нечто само собой разумеющееся. В апреле в Переделкино, в ту начинающуюся весну, было еще невероятно много снега. Он вышел за калитку своего дома, упал в сугроб и уже не встал. Что можно написать о человеке, который прожил почти что век? Его ветхозаветная внешность совпадала с трагизмом его стихов, которые я по-настоящему смогла читать только в девяностые годы.
Между мною и смертью –
пустячок, идиома –
То ли древняя дрема, то ли память погрома.
Не хочется банальностей, но ведь воистину "Поэт в России – больше, чем поэт". Я читала его стихи и меня начинало знобить. "Мороз по коже" – состояние почти физиологическое, которое я испытываю с детства, если читаю что-то настоящее. Он был евреем, Семен Израилевич Липкин, который не просто осознавал свое еврейство как факт, но по-настоящему чувствовал еврейскую судьбу. В 1967 году, сразу после поездки в Германию, он написал стихотворение о Холокосте, которое нигде не публиковалось до 1993 года.
Я был остывшею золой,
Без мысли, облика и речи,
И вышел я на путь земной
Из чрева матери, из печи.
Еще и жизни не поняв,
И прежней смерти не оплакав,
Я шел среди баварских трав
И обезлюдевших бараков.
Неспешно в сумерках текли
"Фольксвагены" и "Мерседесы",
А я шептал: "Меня сожгли.
Как мне добраться до Одессы?"
Сын одесского закройщика, Семен Липкин в детстве учился в хедере. В Москве, окончив инженерно-экономический институт, работал инженером, но при этом всегда писал стихи. Во время Великой Отечественной войны Липкин – на фронте. Ему повезло: он был дважды ранен, но остался жив. Его первые книги начали выходить, когда поэту было уже за пятьдесят. И как многим евреям-литераторам Липкину пришлось "переквалифицироваться" в переводчики, даже заслужить прозвище "прикованного Прометея перевода". "В 56-м я издал свою первую книжку стихов, – сказал он в одном из интервью. – Это ненормальное явление. Я не мог этого сделать раньше, потому что мои стихи как-то не соединялись с государственным пониманием поэзии. Но это не я так решил – избрать этот путь неизданного поэта. Я бы с удовольствием решил по-другому, чтобы меня печатали, чтобы я издавал книги – но не получалось. По-настоящему я начал издаваться, когда рухнула советская власть, то есть очень, очень поздно. И я очень рад тому, что смог кое-как все-таки изложить все то, что меня мучило, что увлекло, радовало".
Можно много говорить о Семене Липкине и его творчестве, но сегодня хотелось бы вспомнить и об умершей месяц назад от инфаркта в возрасте 56 лет поэтессе, его настоящем друге и сподвижнике, члене российского Пен-клуба, дочери известного писателя Александра Бека – Татьяне Бек. Доцент Литературного института Татьяна Бек очень много работала со своими учениками, отдыха не давала себе почти никогда. Она никогда не была публичным человеком. Со своими стихами выступала редко. Последнее время активно сотрудничала с московским журналом "Лехаим", была редактором журнала "Русский еврей". Еврейская тема сквозит во всем ее творчестве. Ее так же, как и Семена Липкина, мало печатали.
Все кончается.
С каждой кончиной
Жизнь уходит, пощады не зная.
Этот стол. Этот нож перочинный.
Эта чистая шаль кружевная.
И рукав от военной рубашки,
И гребенка, и лампа, и клещи,
И в коробке – старинные шашки,
И другие ненужные вещи –
Все, что пахнет родным человеком
И внезапно бросает в рыданье, –
Стало памятью и оберегом,
На глазах обращаясь в преданье.
Эти стихи она написала после смерти Семена Израилевича. "Еще девочкой, переехав с родителями в писательский дом возле метро "Аэропорт" в Москве, я сразу же стала соседкой Семена Израилевича, и более 20 лет мы просто жили в соседних подъездах, – писала Бек о старшем друге. – Я помню этого большеголового человека со странной, но необычайно привлекательной внешностью, лицо, которое всегда было озарено иронией, но иронией очень мудрой и доброй. Он вообще помнил ушедших людей. Мы выпили за столетие моего отца, которого он хорошо знал. Человек он был замечательный, у него было много учеников, он давал свои переводческие уроки ученикам, просто слушал чужие стихи, необыкновенно был к ним внимателен. Но, кроме того, на нас влияли его тексты. Его изумительная, какая-то вдохновенная точность и, я не люблю этого слова в применении к поэзии, но у него была совершенно самобытная техника. Этому нельзя научиться, но вслед за этим можно идти". И вот ушла Татьяна Бек…
Поэт в России – больше, чем поэт?
А поэтесса, что ушла так рано?
Кто знает истину, кто может дать ответ?
Их лиц не видела ни разу на экранах.
Всегда в тени, и только их стихи –
Жемчужные ряды волшебной речи.
На смерть всегда слова будут плохи,
Но в небесах я им желаю встречи.
