Шмуэль-Йосеф Агнон (Чачкес) – великий еврейский писатель. В 1907 году Агнон уехал в Святую Землю. Ранняя проза Агнона посвящена жизни евреев Галиции, более поздние произведения описывают гибель "мира штетла" и жизнь евреев в Эрец-Исраэль. Среди наиболее известных книг Агнона – "Введение невесты" ("Ахнасат Кала", 1922), "Ночной гость" ("Ореах ната лалун", 1939), "Только вчера" ("Этмоль шильшом", 1945), "Книга деяний" ("Сефер а-Маасим", 1941-1953). Важная особенность книг Агнона (как и его жизни) – неразрывная связь с Торой и еврейской традицией. В 1966 году Шмуэль-Йосеф Агнон стал первым израильтянином, удостоенным Нобелевской премии по литературе. ...

    Исаак Башевис Зингер - Нобелевский лауреат, американский писатель-идишист, творивший пером образы еврейского мира столь же ярко и неординарно, как это делал Шагал своей кистью.    За последние годы впервые на русский язык были переведены несколько его книг: «Враги. История любви», «Суббота в Лиссабоне», «Мешуга», «Шоша». Эти сборники коротких рассказов и новелл объединены одной общей темой: еврейская душа, не готовая смириться с ограничениями, которые ставит перед ней окружающий мир, ищущая что-то самое главное в жизни и забывшая, что же для нее важнее всего. Повествование, приоткрывая для читателя сокровенную тайну еврея, создает ощущение пронзительной чистоты: даже простой человек наполняет и радостные и печальные минуты жизни глубоким смыслом. У него нет необходимости учить философию или медитировать, глядя часами в одну точку, – еврей от рождения и философ и мистик. Он умеет совмещать несовместимое и заглядывать по ту сторону необъятного, он ироничен и по отношению к себе, и по отношению к окружающему миру. Ведь душа стремится к совершенству – а этот мир совсем не идеал. ...

    Ако быши чадо, годков семи-восьми, я потихоньку выскользнул из окошка нашего маленького дома, одного из череды тех жалких лачуг, что тесно жмутся друг к другу, прячась за переулками старого Яффо. Это было назавтра после великого дня - Йом Кипура. В меньшей из двух комнат, составлявших наше жилище, сосредоточенно и увлеченно учил Тору мой отец. В другой комнате моя мать из последних сил пыталась своим утомленным голосом заставить шевелиться изрядно серые извилины мозга нерадивого ученика.    Меня же тянуло к себе море. Его дикий пустынный берег, густо усеянный острыми скалами. Сидя на влажном валуне, я в замешательстве наблюдал за тем, как волны разбиваются в брызги о прибрежные камни. Волна угрожающе дыбится и... беспомощно размазавшись о берег, торопливо освобождает место своей следующей сестре. Та в свою очередь пытает свое счастье. Но им не устрашить валун, который уверенно стоит там, где ему определил стоять Творец. На посту навек.     Я переживал редкие минуты душевного покоя, которые в том стесненном положении, в котором была наша семья, в той жестокой, беспощадной войне, которую вело с нами сизифово бытие, были благодатной передышкой. Это было бегство ради встречи с могучими силами природы, настоящими солдатами Творца. ...

  Иерусалим, 1967 год   В этом году я уезжал из Иерусалима, ...

  Однажды в Судный день мой отец стоял впереди меня. Я забрался на стул, чтобы получше рассмотреть его сзади. Гораздо легче было запомнить его затылок, нежели лицо. Его затылок всегда одинаков, а лицо все время движется от разговора, и тогда его рот похож на темные ворота или на развевающийся флаг. Глаза-бабочки или глаза, как почтовые марки на конверте лица, уносящем письмо в дальние страны. Или уши - как паруса в море его Бога. Его лицо бывало или совсем красным, или белым, как его волосы. И волны на лбу, на этом маленьком собственном бережке мирового океана. Тогда я разглядел его затылок. Поперек шла глубокая складка. Настоящая расщелина. Хоть я был тогда далек от Земли Израиля, я впервые увидел глубокое, опаленное солнцем вади. Может, мой отец начался в таком вот вади. Потому что дождей не было и зной делался нестерпимым в Земле, где я еще не бывал, в тот Судный день. Его лицо, как я уже сказал, я вижу лишь теперь, на фотокарточке, хранящейся у меня в шкафу. Оно похоже на лицо человека, который начал есть любимое лакомство, но вдруг обнаружил, что вкус не тот, и испытал разочарование. Об этом говорят приспущенные уголки его рта. Об этом говорит складка у носа. Говорят немые птицы печали, притихшие в уголках глаз. Много свидетельств нахожу я в его лице. Не для того, чтобы вынести ему приговор, но для того, чтобы вынести приговор себе. ...