Все, что так или иначе связано с Катастрофой, – материя настолько нежная и болезненная, что даже когда пытаешься касаться этой темы стерильными перчатками, все равно выходит так, будто лезешь немытыми ручищами в открытую рану. Тем более когда речь идет о таком неоднозначном явлении, как ежегодный «Марш жизни», на котором мне довелось в этом году присутствовать.
Из года в год, в День катастрофы и героизма – 27 нисана – тысячи евреев со всего мира проходят маршем из концлагеря Аушвиц (Освенцим) в лагерь уничтожения Биркенау, по той самой дороге, которая во время Катастрофы стала последней дорогой для сотен тысяч евреев, убитых фашистскими палачами. В отличие от тех страшных дней 1942 и 1944 года, сегодня евреи проходят по ней с высоко поднятыми головами, идут, неся в руках сотни израильских флагов, распевая веселые и просто громкие песни на иврите; а кто не знает иврит – подтягивает мелодии без слов.
Кое что, однако, осталось по-прежнему. Вдоль дороги плотной стеной стоят польские полицейские, не подпуская к шествию местных жителей. Им запрещается не только приезжать на марш специально, но и выходить из своих домов. Нееврейское присутствие сведено к небольшой «группе солидарности» и многочисленным журналистам с камерами и микрофонами. Один из них, подойдя ко мне, задает вопросы, которые кажутся мне несколько странными: «Рады ли вы, что правительство Польши содействует проведению марша? Гордитесь ли тем, что еврейские общины стольких стран прислали свои делегации на марш? Нравится ли вам в Польше?»
Нравится ли мне ходить по кладбищу, где ни один из покойников – моих близких и родных – не умер от старости и не был похоронен? Нравится ли мне платить за вход в синагогу-музей, которая до войны переполнялась евреями в Шабат, а теперь пугает силуэтами вырезанных из картона евреев в талитах?
Марш жизни стал особенно масштабным – всего несколько лет, как исполнилось ровно 60 лет со дня начала восстания в Варшавскому гетто. Помимо самого марша в Освенциме, иллюзия еврейского присутствия в Польше на целую неделю вернулась и в другие города.
Еврейские лица и голоса заполнили улицы Варшавы, Кракова, Люблина. Израильские студенты и ветераны Цахаля, профсоюзные группы и учащиеся еврейских школ Мексики, Франции, Украины, Аргентины перелистывали страницы своей национальной истории и отдавали долг памяти жертвам Катастрофы.
«Я никогда не видел столько евреев вместе!» – восхищенно говорит еврейский мальчик из Беларуси. «Но ведь в прошлом году ты ездил в Израиль! Неужели в Иерусалиме меньше евреев?» – возражает его друг. Нет, в Иерусалиме евреев не меньше. Но они не ходят с флагами в будние дни, не поют на улицах «Наши отцы живы». Может быть, в этом смысл марша – чтобы тот, кто пока, по той или иной объективной или субъективной причине, не может увидеть Единство Израиля в Иерусалиме, мог приехать в Освенцим?
Честно говоря, мне показалось, что Марш жизни – неподходящее время для посещения концлагерей, если человек ставит перед собой цель осознать и прочувствовать трагедию Катастрофы.
Уж очень трудно представить себе тот ужас, который окутывал Освенцим 60 лет назад, в то время, когда этот лагерь заполнен шумными подростками, людьми с фотоаппаратами и бутербродами, которые выстраиваются в длинные очереди возле входа в бараки. Намного сильнее был бы эффект, если бы несколько человек вошли в ворота Биркенау на закате солнца, и молча прошли вдоль рельсов, ведущих в одну сторону, и вслушались в зловещую тишину, висящую над вышками, колючей проволокой и почерневшими от времени бараками…
Можно было бы обвинять участников марша в нечувствительности или нетактичности, но и это неверно: слезы, которые появляются на глазах у многих, – самые что ни на есть настоящие, и слова, которые говорятся во время церемонии и просто друг другу – самые искренние. И даже песни, с которыми идут участники марша вдоль дороги смерти, утверждают ту самую действительность, которую хотели разрушить нацисты, да сотрутся их имена: народ Израиля – жив!
Народ Израиля жив – ам Исраэль хай. Это – один из двух лейтмотивов, девизов «марша жизни». И действительно – что доказывает поражение нацизма очевиднее, чем тысячи молодых, энергичных евреев, без страха глядящих вперед, которые твердым шагом и с песнями на устах идут по той самой земле, где немцы пытались обратить весь наш народ в пепел и пыль?
Второй лозунг, звучащий во время памятных церемоний на многих языках, – «никогда больше». Never again. Этот призыв кажется мне более проблематичным. Если эти слова вкладываются в уста неевреев – где практическая реализация этого призыва?
В бесконечной травле Израиля на экранах и улицах Европы, в приеме арабских террористов в качестве дорогих гостей, в экономических санкциях против нашей страны, шестиконечных звездах в петлях нарисованных виселиц на стенах польских домов?
Если же слова «никогда больше» вкладываются в уста евреев, что это – заклинание, обещание, угроза? Если наша цель – рассказать новому поколению об ужасах Холокоста, сохранить историческую память, то все правильно. Но если наша цель – сделать подобное невозможным, марша жизни недостаточно.
Я видел в Освенциме большую группу евреев из Германии – наших недавних соотечественников по России и Украине, которые не испугались, смогли приехать жить в страну, где несколько десятков лет назад чистили одежду щетками из волос убитых евреев. Интересно, о чем думают они, гуляя по Биркенау и повторяя на митинге фразу-заклинание «никогда больше»?
Обращаясь к собравшимся и перейдя с английского на иврит, рав Исраэль Меир Лау – бывший главный раввин Израиля – сказал такие слова: «Антисемитизм не имеет под собой никакой рациональной основы, и его нельзя искоренить рациональными средствами. В своем завещании Гитлер, да сотрется его имя, не обращался к своим детям, не писал о наследстве, не жалел о содеянном. Он написал: «Я заклинаю будущих лидеров немецкого народа стереть с лица арийской цивилизации еврейскую чуму!»
Можно ли после этого говорить о рациональных причинах антисемитизма? А если так – как можно утверждать, что подобное безумие не поразит людей в будущем?! Мы благодарны президенту Польши и простым полякам, пришедшим сюда с нами выразить свою солидарность. Но вместе с тем нельзя забывать, что Польша – величайшее в мире еврейское кладбище, и не из-за одних нацистов она стала им. И я повторяю: нельзя застраховаться от Катастрофы! Поэтому я взываю к вам, сыновья Израиля – вернитесь домой, в свою страну! Там нелегко – но там мы встречаем врага лицом к лицу, с оружием в руках, и знаем, что за спиной – наши дома!..»
Одна из самых поучительных остановок в путешествии по Польше – город Кельце. Здесь, на старом еврейском кладбище, похоронены десятки жертв погрома 1946 года. Эти евреи, чудом вышедшие из печей Освенцима, вернулись в место, которое по наивности считали своим домом – рассчитывая если не на сочувствие, то хотя бы на молчаливое понимание. Они были растерзаны толпой, действовавшей практически по прямому указанию местных властей – убиты за то, что посмели вернуться.
Невольно вспоминаются слова Торы:
«Помни, что сделал тебе Амалек на пути, когда выходили вы из Египта. Как он встретил тебя на пути и перебил позади тебя всех ослабевших, а ты был изнурен и утомлен, и не побоялся он Б-га. И вот, когда успокоит тебя Г-сподь, Б-г твой, от всех врагов твоих со всех сторон, на земле, которую Г-сподь, Б-г твой, дает тебе в удел для владения ею, сотри память об Амалеке из-под небес – не забудь!» (Дварим 25:19).
Пока жив дух Амалека – нет окончательного покоя для сынов Израиля. Возможно, приезжая сюда вновь и вновь, мы исполняем эту заповедь – как умеем, и в этом смысл маршей жизни. Возможно, нашим погибшим здесь предкам было бы приятно видеть, что их потомки остались живы и стали свободными людьми. И быть может, здесь наши братья-евреи, живущие в Берлине и Дахау, подумают о том, что стоит быть вместе со своим народом не только в Освенциме и Треблинке.
Похороны жертв погрома в г. Кельце (июнь 1946 г.)
