Эту историю рассказал мне еврей, наружность которого выдавала его принадлежность к людям верующим. Да и много ли надо, чтобы тебя тут же идентифицировали: кипа на голове, скромная одежда, ну и еще борода, скажем.
Мы не были знакомы. Но в Израиле «знакомство» или «незнакомство» совершенно не предполагает, что нельзя поговорить. Останови любого случайного прохожего и тут же выснишь, что у вас общие родственики, или что вы служили на одной базе почти в одно и то же время, или что вы одинаково возмущены экономическим положением в стране. Короче, в Израиле не принято молчать. Вот и мы разговорились.
– Я хочу тебе рассказать, как произошел переворот в моей жизни, – начал рассказ мой собеседник. – Мы с женой и тремя маленькими детьми жили в Верхней Галилее и были членами социалистического киббуца Хокук. Это очень живописное место. С высоты гор открывается совершенно потрясающий вид на голубую чашу Тивериадского моря и уступы голанского плато. Дети в киббуце большую часть дня находились в «детском доме» – чтобы не мешали родителям. Но в пятницу их отпускали на несколько часов домой, чтобы и родители могли внести свою лепту в их воспитание. И поэтому по пятницам я всегда готовил им вкусные вафли и припасал новую книгу сказок.
И вот в какую-то пятницу Хаггай, мой младший сын, сказал мне: «Папа, ты все время рассказываешь сказки. Разве ты не знаешь каких нибудь историй, которые произошли на самом деле?»
Я, надо признаться, вначале растерялся. Какую настоящую историю, которая могла бы заинтересовать маленького мальчика, я могу рассказать?
И тут мой взгляд случайно упал на книгу Торы и пророков, которую я получил еще в армии. Такие армейские издания дают всем при принятии присяги. Вручают вместе с оружием. Открыл я наугад какую-то страницу. Это был рассказ о Йосефе и его братьях. «Вроде подойдет», – подумал я. Эффект, действительно был неожиданным. Не только Хаггай, но и двое старших – Амир и Инбаль – слушали мое чтение, затаив дыхание. Я уже дошел до 10 египетских казней, а дети все просили: «Еще, папа, еще». А Хаггай попросил начать читать Тору и пророков каждую пятницу.
Пришло время детям возвращаться в свой интернат, жена еще не вернулась с работы. И я остался наедине со своими мыслями. Как это вдруг получилось? Первый раз, кажется, дети так прижались ко мне, слушая мое чтение. В первый раз я почувствовал себя еврейским папой, который действительно воспитывает свое потомство и передает великое наследие народа детям. Это тебе не сказки братьев Гримм. Но еще больше я был взволнован своими собственными эмоциями – ощущением чистоты и какой-то внутренней радости, которые я пережил во время чтения. Хотелось снова и снова вернуться в это состояние.
На следующее утро, а это была суббота, я проснулся с тем же радостным ощущением чего-то приятного, что случилось со мной вчера. Надо как-то это отметить. Да к тому же сегодня суббота – особый день. И я надел белую рубашку, которую обычно надевал на какие-нибудь киббуцные церемонии.
Но кибуцником-то я не перестал быть, и мои обязанности никто с меня не снял. И хотя суббота – день выходной, я всегда в этот день недели ездил на тракторе, чтобы забрать грязное белье из детского интерната и отвезти его в прачечную. И вот подъехал я на тракторе к интернату и стал грузить мешки с грязным бельем. За этим занятием и застал меня Хаггай. Я вдруг увидел его стоящим на крылечке интерната и с недоумением смотрящим на меня.
Я сразу понял причину его недоумения, даже разочарования. И мне стало больно: только вчера мой ребенок открыл для себя нового папу, принадлежащего к возвышенному и полному смысла миру. И, более того, он сам вошел в этот мир и уже начал жить, как жили на этой земле великие наши предки. И вдруг перед его глазами папа в праздничной рубашке разгребает и перетаскивает грязную одежду. Не будучи в силах выдержать этот диссонанс, а, возможно, не отдавая себе толком отчета, в том, что с ним происходит, Хаггай вдруг заплакал и убежал от меня. Наверное, только дети способны так переживать разрушение гармонии. Я не плакал, но что-то во мне перевернулось. Я не хотел больше терять мир, открывшийся нам вчера.
Так закончил свой рассказ этот выходец из социалистического киббуца, ныне глубоко верующий, свято хранящий еврейский закон и его дух, еврей.
