В советском лагере заключенному позволено иметь «пять книг, изданных в СССР». В этой лаконичной формулировке сконцентрирована вся подлость советского режима вообще и лагерного – в частности. Только пять. Чтобы слишком умным не был, а то еще «инакомыслие в головах заведется». Как говорили наши следователи: «Ишь, книжек начитались».
Но ограничение «пять книг и ни одной больше» – это еще не все. Обратите внимание на уточнение «изданных в СССР». И, кажется, что сама инструкция лукаво улыбается, глядя на тебя: разбежались мол, сразу подумали, что выберете себе сейчас хоть и пяток книжечек, а все же по душе, чего-нибудь такого буржуазно-вольнодумного. А мы признаем только наш Гослитиздат, благонадежный, проверенный. И, поскольку Тора и книги пророков советской властью не издавались, держать их зэку было запрещено, а нарушение запрета считалось тяжким преступлением. Как-то мне на зону прислали из Англии Танах (Тора, Пророки и Писания).
Мои английские друзья сделали максимум для того, чтобы книга попала мне в руки. Для этой цели они нашли в Лондоне какой-то «Институт выяснения истины», а на внутренней обложке подписали всех лидеров христианского мира – епископа Кентерберийского, например. Чуть не самого Папу Римского. Эдакое психологическое воздействие – непонятно как, а вдруг сработает. Не помогло. Узнал я о получение ТаНаХа только из акта «опера» (хранили законность: бумажку об изъятии предъявили!). В акте говорилось о том, что книга возвращена отправителю «как антисоветская по содержанию». Мои глубокомысленные доводы о том, что ТаНаХ появился на свет за тысячи лет до В.И.Ленина, не были встречены с пониманием.
Я радовался только одному: что там, в их «Институте выяснения истины», они, наконец, узнают ее – эту истину – в ее неприкрытом виде. В любом случае, Танах по почте получить было нереально.
Но, по счастью, была инстанция повыше лагерной почты. Это – Шлема Дрейзнер. Обыкновенный зэк, но умевший найти общий язык с «ментами». Ему многое удавалось: платишь – получаешь. Так за большие деньги «менты» пронесли на зону ТаНаХ. С ТаНаХом я познакомился еще до тюрьмы. Но теперь я жаждал изучить все досконально. Благо, на зоне возникли удобные обстоятельства для учебы. Начальник по политработе капитан Журавков открыл «ленинский уголок» для изучения марксизма. Ясно, что никто туда не ходил – этот лагерь был составлен из полицаев, пособников нацистов и воров. Так что «ленинский» уголок на некоторое время превратился в место сборищ «врагов народа», вроде меня. Я устроился работать в вечернюю смену. Так что все утро можно было учить Тору – невиданная благодать для зэка.
Даже на воле простому советскому человеку это было недоступно. Так я занимался несколько месяцев и дошел до книги Иова. Книга, в общем-то, сложная и без комментариев мне было трудно разобраться, в чем одна глава, описывающая стенания Иова, отличается от предыдущей. А объяснить было некому. Так что чтение двигалось с трудом. К тому же читал я на иврите.
Сижу одним таким днем, разбираюсь и вдруг – чу: начался повальный обыск по зоне. Спрятал я ТаНаХ прямо в ленинском уголке и шасть на зону. Вижу: солдатики только еще втягиваются в лагерь, и разводящий расставляет их на «боевые посты». Руки у меня задрожали от дурного предчувствия: не спасти мне книги. Заколебался, что правильнее: оставить на месте, или вынести в сушилку, где мокрая обувь сушилась – а была глубокая зима. Решил: «Спрячу в своих худых валенках». Забежал назад в «ленинский уголок», посмотрел печально на открытую страницу. Так и запечатлелось в сознании – книга Иова, глава седьмая. Ах ты, Иов, Иов! Твои муки, мои страдания…
Пошел, проваливаясь в снегу к сушилке, книжка под бушлатом. Вроде никого нет. Спрятал в валенок, забил портянкой. Надежно. Но при выходе из сушилки наткнулся я на молоденького солдата, который стоял у входа и весело на меня глядел. После конца шмона вернулся я, ищу в валенке – нет. Нашли, гады. Объявил голодовку, писал жалобы. Не помогло. Конфискован мой ТаНаХ – подрывная литература.
Я все пытался вспомнить, что же там было в той седьмой главе, что предвещало мне эту потерю. Так вот в свободном переводе это звучит примерно так: «Человеку назначены труды его на земле, и дни его жизни назначены ему, как у поденщика…». То есть получается, что конфискация эта была определена мне на небесах ради какой-то другой цели. И так оно и оказалось.
Буквально через год за соблюдение субботы и ношение кипы я был приговорен судом к трем годам «крытки» (крытой тюрьмы). И меня повезли во Владимир – три дня пути. Неожиданно оказалось, что в Советском союзе есть еще отголоски буржуазного строя – некоего уважения даже к арестанту: зэк получал на руки все, что у него было конфисковано на зоне. И приплыл назад в руки мой дорогой ТаНаХ и в нем – книга Иова. А ведь в десятом стихе той самой седьмой главы сетует Иов и говорит: «Не вернется больше в дом свой и не узнает больше место его…». Получается, что отчаяние мое было замечено Небесами и пробудило Их милость: драгоценные листы вернулись в мои руки. Воодушевленный таким оборотом дела, я молился, чтобы это чудо не было кратковременным, и я смог бы пронести ТаНаХ через «шмоны» придирчивых владимирских тюремщиков.
Как только я стал молить об этом, Всевышний открыл глаза мои, и я увидел, что посланный мне по рассылке «Книга почтой» сборник речей Брежнева (чего только не бывает!) полностью совпадает по формату с ТаНаХом. На титульном листе собрания речей «Ильича», внизу было напечатано «Москва. Госполитиздат». А чуть выше – «перевод на идиш» Вот так чудо! Я оторвал этот лист и, зажевав хлебный мякиш для получения клейстера, вклеил его в ТаНаХ. С этого момента я стал обладателем первого Танаха, «изданного» в Советском Союзе.
Уникальное «издание», увидевшее свет на 60-ом году советской власти. Шмонов я больше не боялся. В тюрьме не работают, а «сидят» или отсиживают, а следовательно, я был спасен от борьбы за соблюдение субботы. Три года я отучился в этой, устроенной мне советской властью, йешиве. (Это ивритское слово, обозначающее высшее учебное религиозное заведение, на русский язык буквально переводится как «сидение»; в терминах же советских реалий «сидение» означает «отбывание тюремного заключения»; получается игра слов: то, что по-русски называется тюрьма, на иврит можно перевести как йешива.)
Потом мне было предписано вернуться на Урал, в исправительно – трудовое учреждение № 36. Снова я оказался перед угрозой «шмона». Что касается ТаНаХа – я чувствовал себя уверенно, но у меня накопился за это время целый чемодан еврейской литературы. Явно никакого «шмона» он не пройдет. И снова Иов, который был в чемодане, мне помог. По установленной процедуре, меня сразу в лагерь не пустили, а оставили в штрафном изоляторе на неделю – заодно и обшмонают потихоньку. Открыли чемодан с книгами: «У-у-у. Это надо проверить особо», – и отложили чемодан в сторону. Пришло время выпускать меня на зону. Выдали только личные вещи, и я вернулся в барак, оставленный три года тому назад.
После вечерней смены дежурного наряда, я заметил, что заступил тишайший капитан – мордвин. Он не был праведником и тоже делал подлости, но – втихаря. План созрел сразу. Подкатываюсь я к нему: – Мне сказали, что после пересменки выдадут мой чемодан. Как же я без вещей? – А проверили? – Да чем же еще они занимались?! – даже и не соврал я. Я слышал, как у него в голове скрипят шестеренки. Вроде бы нет причин не выдать обшмонаный чемодан. – Ну, ладно, иди, забирай. Так я вернулся со своим сокровищем на зону. Вывез Иов!
Через несколько дней подходит ко мне этот капитан и говорит: – Что же Вы сказали мне, Менделевич, что чемодан проверен? – А я не знал, гражданин начальник, думал, что за неделю уж точно проверили. Он посмотрел на меня с укоризной. А мне то что! Ведь это он подписался бороться с врагами народа за хорошую зарплату. Пусть и отдувается. Поэтому я могу завершить этот рассказик словами, заключающими книгу Иова: «Поведал я, но не постигну до конца…»
"Воронок" входит в лагерь
Иов
