Но часть из оставшихся в живых обязана своим спасением украинским соседям, которые, рискуя жизнью, прятали евреев. Людей, которые рисковали бы своей жизнью во имя помощи евреям, было мало. Оккупанты многократно предупреждали жителей городов и сел, чтобы они не помогали евреям, предоставляя убежище и питание. Нарушение этого приказа было чревато тяжкими последствиями вплоть до расстрела. Но несмотря на это, находились истинные герои-человеколюбцы, которые не боялись рисковать своей жизнью и помогали евреям. Они скрывали их от полицаев и коллаборационистов, от соседей-доносчиков и предателей. Некоторые кормили евреев и помогали, чем только могли. Еврейские дети находили убежище в монастырях, посильную помощь получали и еврейские сироты, бродившие по лесам. Таких праведников было, к сожаленью, мало, но они были среди украинской и польской интеллигенции, и среди рабочих и крестьян, среди людей разных социальных групп. По некоторым документам известно, что в Западной Украине фашисты расстреляли немало людей, пытавшихся спасти евреев. Трудно перечислить всех людей, проявивших в период гитлеровского господства великое благородство, чувство милосердия и любви к людям, обреченным на смерть. Они рисковали жизнью, благополучием своих близких, но спасали евреев. Это Яков Сухенко и Марина Бабич из города Ровно. Это Ващишин Денис Никитович из села Селец Дубровицкого района Ровенской области, его жена Зинаида Семеновна и их дети спасли жизнь девочке-еврейке Фишман Фаине Моисеевне. 26 июня 1942 года евреев из гетто г.Дубровицы вывели на расстрел. Моисей Фишман и его дочка Фаина бежали в лес, где они скитались без одежды и обуви. Ели сырые грибы, а водой им служила утренняя роса. Стало опасно оставаться в лесу и они пришли в село и прятались в стоге сена. Там их обнаружили Ващишины. Они одели и накормили евреев. Через некоторое время Моисей ушел в партизаны, а девочку забрали в дом. Она жила под именем Кристины и стала для Ващишиных родной дочерью.
 |
Депортация детей гетто на смерть. |
Фаине спасли жизнь. В настоящее время она – кандидат медицинских наук, живет в Израиле в г.Хайфа.
Семья Романюка Ивана Яковлевича: его жена Александра Григорьевна и их две дочери Таня и Оля спасли жизнь двум евреям: Бинштоку Бенциону Ионовичу и его жене Биншток Сарре Григорьевне. Вот как Ольга и Татьяна рассказывали об этих событиях в городе Дубно на Ровенщине.
 |
Узники гетто копают себе могилу. |
<События, о которых мы расскажем, касаются нашей семьи Романюк: отца – Ивана Яковлевича, матери – Александры Григорьевны и нас, двух сестер Татьяны и Ольги, которым в начале войны было десять и шесть лет.
Еще задолго до войны наши родители работали на нефтебазе, принадлежавшей Бенциону Бинштоку, около железнодорожной станции Дубно. Хозяин был очень добрым и порядочным человеком, и дружба между нашими семьями длилась много лет.
Сначала наша семья жила на территории нефтебазы, затем отец построил новый дом в селе Страклов.
22 июня 1941г. началась Великая Отечественная война, а 25 июня фашисты уже ворвались в наше село. Для евреев начался земной ад. Их загнали в гетто, заставили нашить на одежду желтые шестиконечные звезды с надписью <юде>. Немцы приказали моему отцу и дальше работать на нефтебазе.
Однажды, когда отец сторожил нефтебазу, к нему пришли постаревшие, измученные Бенцион Ионович и Сарра Григорьевна Бинштоки. Страшная судьба выпала этим славным людям. Младшего сына Ицика они потеряли в первый день оккупации в Дрогобыче – всех еврейских юношей фашисты расстреляли на глазах у родителей. Старший сын Хаим ушел в партизанский отряд и после войны домой не вернулся. Отец и мать согласились спрятать своих добрых друзей. В одном из отделений склада находился подвал. Об этом никому, кроме отца, не было известно. Вход в подвал был замаскирован ящиками, пустыми бочками.
Рядом – вокзал, прибывали днем и ночью цистерны с горючим. Иногда даже ночью нельзя было передать еду невольным пленникам. С каждым днем становилось все опаснее. В нашем доме жил немецкий офицер, в сарае стоял его конь. Родители соорудили под домом убежище, на что ушло несколько месяцев. Ночью отец привел Бинштоков туда. Там они находились с октября 1941г. по март 1944г. К немецкому офицеру Гансу Гебельсу приезжало фашистское начальство, проводили собрания, часто выходили во двор.
Были случаи, когда партизаны давали знать о себе, ведь лес находился в пяти километрах от нашего дома. Мне приходилось иногда выполнять роль дежурной. Когда приближались немцы или соседи к убежищу, я брала в руки миску с едой и громко звала собаку. Наш дом находился возле шоссе, и мы видели, как на грузовых машинах везли на расстрел евреев: стариков, женщин с маленькими детьми. Они плакали, рвали на себе волосы. Были случаи, когда люди выпадали из машин и разбивались. Очевидцы рассказывали, что немцы заставляли обреченных на смерть людей копать себе могилы и расстреливали несчастных из пулеметов. 17.500 евреев в Дубно были казнены фашистскими палачами.
В марте 1944 г. мы со слезами на глазах встретили долгожданную Красную Армию. Наконец-то чета Бинштоков смогла выйти из подвала. Вскоре отец ушел на фронт. Наш дом в селе Страклов был разрушен во время бомбежки. Бинштоки забрали нас в свой дом в Дубно. Вскоре к ним пришли две осиротевших племянницы – Бронислава и Фрима, дочери брата Бенциона Ионовича – Израиля Ионовича, погибшего в гетто вместе с женой и младшей дочерью Малкой. Мы жили одной дружной семьей. Делили горести и радости.
Наш отец с фронта не вернулся – в конце 1944г. он пропал без вести. Пришел такой долгожданный день Победы. С фронта вернулся муж Брониславы Лазарь Фрадкин. Бенцион Ионович очень помог нашей семье, обеспечил жильем. Он работал стекольщиком в Дубно.
Потом Бенцион Ионович и Сарра Григорьевна купили дом в дачном поселке Салтыковка под Москвой. Мы переписывались, часто навещали их, встречались очень сердечно. Мы дружили и с семьей Брониславы и Лазаря Фрадкиных, которые долгое время жили в Пушкино, под Ленинградом. Переписывались, приезжали друг к другу. Фрадкины вырастили дочь Марту и сына Бориса, обоим дали высшее образование. Лазаревич уехал в Израиль. Не забывал и нас, через мать и сестру передавал нам письма и самые лучшие пожелания.
Борис Лазаревич предложил нам увековечить память наших родителей в Израиле. В те годы согласиться на предложение Бориса Лазаревича значило подвергнуть нашу семью большим неприятностям. Мой муж служил в авиации, и связь с заграницей сказалась бы на его работе. Приведу отрывок из письма Бориса Лазаревича: <Ваши родители и Вы спасли для меня моих дядю и тетю, которые заменили мне бабушку и дедушку, так как маминых родителей гитлеровцы убили в гетто. Я считаю Вас родными и близкими людьми и верю, что наступит день, когда мы сможем встретиться и я приму Вас с той честью, которую Вы заслуживаете:> Сейчас можно не бояться увековечить память праведников.
Уже нет в живых ни наших дорогих Бенциона Ионовича и Сарры Григорьевны. Хочется верить, что мы еще встретимся. с Борисом Лазаревичем Фрадкиным, а память наших родителей будет увековечена. Мы остались верными друзьями в такие страшные годы войны, мы и наши дети не должны терять дружбу в мирные годы ради памяти ушедших в вечность.
Семья Андрейчука Петра Антоновича: его жена Ольга Алексеевна и семеро детей спасли от смерти двух мальчиков-евреев Мотла Авербурга и Шамуэла Онихмана.
События происходили в селе Лыпки Гощанского района на Ровенщине. Когда поздним сентябрьским вечером в 1942 года в дом постучали мальчики-евреи, Петр Антонович сказал, что нам прислал их сам Господь и отправить их из дома на верную гибель будет против воли Божьей. Мотл и Шамуэл стали для Петра Антоновича и Ольги Алексеевны родными детьми. Несмотря на то, что в семье было своих семеро детей, отношения к еврейским детям было как к родным. Они остались живы. Сейчас Мотл Авербург живет в Израиле, а Шамуэл Онихман жил в Канаде, умер. Из семьи Андрейчука жива сейчас только Татьяна Петровна, одна из семерых детей. Она живет в городе Ровно по улице Декабристов, 23.
Семья Иванова Николая Михайловича, его жена Иванова Ольга Сергеевна и их дети Игорь и Татьяна жившие в городе Ровно по улице Дубенская, 77 спасли от смерти Эгельбаума Александра Марковича и его сына Марка. Вот как свидетельствует об этом Иванова Татьяна Николаевна, дочь Иванова Николая Михайловича: <Александр Маркович Эгельбаум (после 1945г., работая актером в театре, принял фамилию Муров) проживал в г.Ровно до 1939г., был владельцем аптеки.
Семья Эгельбаумов и семья Ивановых были в дружеских отношениях. С 1939г. семья Эпельбаумов переехала в г.Здолбунов, т.к. была лишена советской властью права проживания в областном центре, как семья частного предпринимателя.
С приходом фашистских оккупантов семья Эгельбаумов оказалась в Здолбуновском гетто.
В один из поздних январских вечеров 1943г. Александр Маркович пришел к нам в виде дровосека и рассказал, как ему единственному из семьи удалось убежать из гетто.
Отец с матерью сразу решили спасать ему жизнь. Скрывать от детей присутствие в доме постороннего человека было невозможно и опасно, поэтому родители решили посвятить нас с братом в тайну и приобщить к делу спасения человека.
Александра Марковича укрыли в пустующем доме брата отца Михаила Иванова на территории нашей усадьбы (Михаил в это время работал механиком на мельнице в с.Александрия Ровенского р-на).
Нам с братом было поручено носить Александру Марковичу в его укрытие еду, днем следить на улице за проходящими фашистскими патрулями и подозрительными прохожими, обращать внимание на посетителей соседних дворов, чистить снег во дворе, чтобы не видно было следов к укрытию.
Поздними вечерами Александр Маркович приходил в наш дом для общения с нашей семьей.
Весной 1943г., в связи с участившимися облавами, обысками, а значит и увеличившейся опасностью для жизни Александра Марковича и членов нашей семьи, отец по договоренности с братом Михаилом, перевез Александра Марковича в с.Александрию; там его устроили работать грузчиком и сторожем на мельнице, изменив его внешность на крестьянскую.
Отец перевез Александра Марковича в коляске своего мотоцикла посадив сверху на него меня и брата. Через некоторое время в Александрию пробрался сын Александра Марковича – Марк, которого спасла мать, накрыв его своим телом во время расстрела гетто, сама же погибла с младшим сыном.
Я и брат систематически привозили отцу и сыну Эгельбаумам одежду, продукты, медикаменты. Так они укрывались у дяди в Александрии до марта 1944г., затем вернулись к нам в Ровно, прожили с нами еще несколько месяцев и ушли в новую жизнь>.
Семья Шостака Петра Назаровича, его жена Шостак Пелагея Андреевна, дети: Мусий, Андрей и Ольга спасли от смерти супругов Кац Ароля и Кац Рухлю. Трагические события происходили в селе Пашуки Гощанского района Ровенской области в 1941 году. Ароль был хорошим кузнецом и Шостаки еще до войны часто к нему обращались.
После немецкой оккупации Каци в гетто не пошли. Они знали, что это – смерть. Супруги Кац обратились за помощью к Шостакам. Они прятались в клуне, где была солома. В середине в соломе сделали нишу, вход в которую был понад стеной и закрывался двумя снопами. Евреи остались живы. Сейчас <Праведник> Шостак Ольга Петровна 1925 года рождения живет в городе Ровно по улице Русская.
Очень тяжелые, трагические годы войны пережила еврейка Шуберт София Иосифовна, которую спасали от смерти украинцы, поляки, немцы и россияне. Вот как она рассказывает о себе: <Мое босоногое детство прошло на Житомирщине в селе Кануки Новгород-Волынского района. Село маленькое, в селе действовала только начальная школа. Приходилось ходить в школу в соседнее село Гульск, в пяти километрах от нашего села. Мои родители – евреи – занимались земледелием. До коллективизации мы считались бедняками. У нас был огород 75 сотых, лошадка и небольшой сенокос. Чтобы вспахать землю отец договаривался с соседом, у которого была лошадь и плуг. В нашей семье было пятеро детей: четыре девочки и один мальчик. Мы все были старше друг от друга на два года. Отца в селе очень уважали как человека доброго, отзывчивого на чужую беду. Люди приходили к нам за помощью, за советом. Мама была хорошая хозяйка, умела готовить, печь пироги. Помню как она пекла людям на свадьбу паровые калачи, давала советы. Жили дружно. Конечно тяжело было нам, большая семья. Еще совсем маленькими мы помогали родителям в огороде, носили воду, кололи дрова.
В 1941 году я успешно окончила школу. 20 июня был в школе выпускной вечер. До рассвета играла духовая музыка, мы были счастливы. А 22 июня ровно в 4 часа <Киев бомбили, нам объявили, что началась война:>
Вскоре и к нам докатилась война. На то время с родителями были я и моя младшая сестра Ида. Старшую сестру Марию, которая работала в Новоград-Волынском, направили на эвакуацию. Брат служил на военной службе в Прибалтике. Еще одна сестра кончала учительский институт. Студентам вручили дипломы и всех мобилизовали на фронт. Даже не пустили попрощаться с родителями. И она четыре года была на фронте, а брат под Ригой попал в плен. Немцы из лагеря отбирали тех, кто мог еще двигаться и направляли на работу на шахты. Чудом выжил, страшно было слушать о том, что рассказывал.
Оккупанты истребляли народ, грабили нашу Украину. Доходили слухи, что немцы в Польше убивают евреев. Но не хотелось этому верить. Отец говорил: <За что меня будут убивать, чем я провинился? Тем, что от тяжелой работы имею грыжу и мозоли на руках>. Он ошибся.
3 сентября, поздно вечером в наш дом пришли вооруженные гитлеровцы и полицаи. Один немец, засучив рукава, толкнул отца прикладом, наставил на него автомат. Я очень испугалась и стала защищать отца. Тогда немец толкнул меня далеко в угол и стал кричать: <Ду бист юнг>. На этот голос сбежались соседи, а потом почти все село. Люди плакали и умоляли, чтобы нас отпустили, что мы такие же крестьяне как и они, что мы вместе с украинцами помогали немцам (у нас была немецкая колония), когда их переселяли. Односельчане собрали подписи со всего села и взяли нас на поруки. Один из моих товарищей Миша Мельник смело подошел к гитлеровцам и показывая на меня сказал: <Это моя невеста, отпустите ее, а если не отпустите, то расстреляйте нас вместе>. Вдруг наступила тишина. Немец крикнул: <Забирай ее и чтобы духа вашего тут не было>. Позже мне рассказывали, что наши соседи очень ласково угощали немцев и полицаев водкой. После этого они забрали списки с подписями и уехали в район. Но не надолго. 13 сентября гитлеровцы и полицаи приехали на подводах перед обедом. Дома застали одну маму. Я с женщинами этого дня работала в огородной бригаде. Колхозный огород был за селом недалеко от березового леса. Перед обедом пришла на огород моя соседка Ева. Ей тогда было меньше 16 лет. Ее мама Кристина Герасимчук прислала ко мне сказать, что полицаи забрали на подводы подушки, перины, домашнюю утварь, посадили маму и повезли в Новоград-Волынский. На колхозном дворе маму очень побили, требовали деньги. После такого известия я еле дошла до леса и упала, потеряв сознание. Когда я пришла в себя, я увидела растерянную Еву, уже темнело, моросил дождь. Ева мне сказала, что когда станет совсем темно, мы пойдем огородами, чтобы нас никто не увидел. Я спросила, где мой отец. Ева ответила, чтобы я успокоилась, что мой отец спрятался у соседа. Полицаи все обыскали, но Бог миловал. Отца они не нашли. Ночь – помощница. Огородами мы тихонько подошли к дому. Тетя Кристина была очень взволнованна. По всему селу полицаи обыскивали в домах, клунях искали везде.
Трое суток я просидела в погребе. А полицаи рыскали везде и выкрикивали: <Если найдем жидов, то всех перестреляем>. Пришлось прятаться в лесу. Из лесу пробиралась ночью к польке Зоне Бучинской, к украинцам Андрею Герасимчуку и братьям Мельникам Павлу, Василию и Степану. Мельник Амос Павлович (будущий мой свекр) прятал моего отца и сестру, за что и пострадал. Сидел в немецкой тюрьме, хотели его расстрелять, уже вели к яме. Немка Найман Лина Григорьевна (сейчас она живет в с.Гульск) спасла его от смерти.
С сыном Мельника Амоса Павловича Федором я дружила с детства. Перед войной он закончил Житомирское медучилище. После училища призвали на службу, а тут война, на фронт. Попал в плен в городе Николаеве. В конце сентября 1941 года Федя пробрался домой, худой, оборванный, голодный. Он бежал из лагеря для военнопленных. Шел пешком 20 дней. Современная молодежь не видела и не чувствовала всего того, что выпало на долю их дедов и Слава Богу.
Наступила зима 1941 года, да такая лютая, выпало много снега, мороз. Некуда деваться, пришлось искать пристанище у добрых людей. Полицай Глущук Яков с соседнего села не давал покоя. Он нас совсем не знал, но выискивал. Немцы обещали в награду ведро самогонки. Приютила нас с сестрой немка Эмилия Тименьмеер. Жила она в поле, в небольшом домике с тремя детьми и старенькой матерью. До войны мой отец ей помогал, привозил продукты. Она это помнила и спрятала нас на чердаке. Кто-то узнал про нас и однажды к Эмилии нагрянули полицаи. Искали везде, все перерыли, сено перепороли вилами, но нас не нашли. После этого случая сестра пошла к учителю Антонюку, а я целый день ходила по дороге далеко от села, чтобы никого знакомого не встретить. На счастье было безлюдно, был трескучий мороз. Негде было согреться и я вынуждена была попроситься на ночь к вдове польке Горлинской. Я ей сказала, что иду к тетке в соседнее село и боюсь, так как уже темно. Она мне отвечает: <Деточка моя, не выдумывай, раздевайся и лезь скорее на теплую печь и согрейся>. Она меня пожалела. некоторое время я находилась у нее.
Однажды вечером в доме было темно, нечем было светить, постучали в окно местные полицаи и староста села Гульска немец Замель. Я выскочила в коридор и спряталась в углу. А когда полицаи зашли в дом я тихонько выбежала босая, совсем раздетая. Я простояла за сараем в снегу пока они не обыскали дом, сели в сани и уехали. Замель сказал вдове Горлинской, чтобы она больше не прятала Сони з Канук, а то будет ей плохо. Он тогда заметил меня в коридоре, но не выдал полицаям.
Тяжелее всего было зимой 1942 года. Проклятый полицай Глущук божился, что поймает и Соню, отца он уже выследил и расстрелял в школьном саду. Это было на Крещение, когда православные люди святили воду. Рыскал в каждом доме. Больше двух недель я мерзла и голодала в стоге сена далеко в поле. Думала, пропаду. Отморозила ноги, уши, еле жива была. Когда Федя меня нашел, я не могла ходить. Очень болели отмороженные пальцы на ногах. Я была страшно истощена от голода. На руках принес меня Федя в дом на краю села. Там жил Папалюк Юрий. Федя лечил его детей и потом меня. Часто давала мне пристанище многодетная полька Медецкая Мария. Все меня угощала: <Кушай, кушай, Соничка, мои дети живут в теплом доме, а ты как зайчик, прячешься в лесу, спасаешься от полицаев>. Пряталась у добрых людей по соседних селах. В Гульске не выходила из комнаты своей школьной подруги Полины Куриленко. Потом была у Аллы Касяневич (мама ее россиянка, очень приветливая женщина). Потом была у Лизы Дмитренко. Бежала аж в Суемцы Барановского района к Марине Савчук. Два года я скиталась. Благодаря добрым людям, которые рисковали своей жизнью, спаслась, выжила.
Наконец, Федя связался с партизанским соединением Маликова, в начале апреля 1943 года живой цепочкой подпольщики-связные переправили меня в партизанский край Словечанских лесов. 19 апреля я была зачислена бойцом партизанской дивизии имени Щорса на Житомирщине. Через месяц в отряд пришла сестра Ида. Вместе с партизанами принимали участие в разгроме Путиловского, Ушомирского, Турчинского, Игнатпольского гарнизонов противника, вместе были в окружении в Пинских болотах Беларуси. Было тяжело на длинных кровавых путях – аж до Буга. Но миловали меня пули свинцовые, осколки стальные. Возвратилась я домой через год, когда расформировали Житомирскую партизанскую дивизию.
Верно ждал меня мой суженый, подпольщик и связной Мельник Федор Амосович. Очень трогательной была наша встреча. Поженились. Наступила новая жизнь.
Я сердечно благодарю за героизм и заботу в годы оккупации жителей сел Кануки, Гульска, Стриева Житомирской области: украинцев, поляков, немцев, русских, которые, рискуя собственной жизнью, помогли мне выжить в то страшное время. Я не верю в сплетни, что на Украине популярны идеи антисемитизма. Хочу надеяться, что над нашей Украиной вечно будет мирное синее небо и ярко светить солнце>.
Жительница г.Ровно, ул.Базарная,8
Шуберт София Иосифовна.
Особой благодарности и высокой чести заслуживают отдельные люди и семьи, посвятившие себя спасению евреев по чисто гуманным соображениям. Около двух тысяч человек в различных странах удостоены почетного звания <Праведник народов мира>. На горе памяти в Иерусалиме есть несколько тенистых аллей рожкового дерева. Они ведут к <Яд ва-Шем>, музею-памятнику шести миллионам погибших в Катастрофе. На каждом дереве – мемориальная доска с именами мужчин или женщин, уроженцев разных стран. За каждым именем стоит рассказ о прекрасном человеке, которому угрожала опасность и который жил в постоянном страхе, но все же прятал евреев. Это люди с горячим сердцем не подчинились нацистским нормам, а в некоторых случаях они прямо заявляли, что скорее пожертвуют своей собственной жизнью, чем выдадут спрятанных евреев.
Эти люди не могли молча наблюдать уничтожение евреев. Они считали, что закрыть глаза на творимые преступления равносильно участию в них. Их поведение свидетельствует о величии человека даже в мрачные и самые черные дни. Праведники народов мира и Украины представляли собой крошечную группу в огромном море ненависти, равнодушия и бесчувствия, но их деяния являются ярким примером высоты человеческого духа в роковые времена, перед лицом тяжких испытаний.
В июле 1944 года по инициативе еврейских организаций Рауль Валленберг шведский аристократ был послан в Будапешт как атташе шведского посольства. На самом деле он ехал спасать венгерских евреев. Ему предстояло сотрудничать с Отделом беженцев войны и еврейскими учреждениями.
К этому времени около 300000 венгерских евреев уже было отправлено в Освенцим. первым шагом Валленберга стала выдача шведских паспортов тем из евреев, кто каким-то образом был связан со Швецией. Таким образом человек оказывался под защитой шведского правительства. Когда выяснилось, что местные власти признали эти документы, Валленберг купил 32 дома и еще четыре квартиры, которые превратил в <международное гетто> и поселил там новых шведских граждан. На какой-то стадии число евреев, оказавшихся под защитой Швеции, достигло 33000. Он нанял почти 400 работников, которые оборудовали общественные столовые, больницы и обеспечивали все жизненно необходимое. Среди спасенных Валленбергом было много детей.
Валленберг подвергал опасности свой дипломатический статус, но это его мало беспокоило. Он работал без устали, отдавая свою неистощимую энергию делу спасения евреев. Во время уличных боев, когда власть перешла в руки партии <Скрещенные стрелы>, возглавляемой Салаши, Валленберг метался из дома в дом, спасая евреев от смерти и не задаваясь вопросом, имеют ли они отношение к Швеции.