Возлюби ближнего своего, как самого себя—это самое общее правило Торы
(Сифра, глава Кдошим)
Да, центральная тема Торы — любовь. Любовь Б-га к человеку, человека — к Б-гу, человека к человеку. А центральная тема жизни? Тоже любовь! И хотя, казалось бы, это прекрасное чувство естественно для всех людей, только с дарованием Учения с горы Синай в мир вошло понимание того, что есть любовь.
Человечество не может существовать без любви и благородства, их ростки пробиваются даже на самой неблагоприятной почве — среди народов мира, чья культура восходит своими корнями к периоду Вавилонской башни, строители которой забыли о том, что человеческая жизнь является высшей ценностью.
Чужая жизнь… Своя — понятное дело: нет ничего дороже ее. Так, греческие боги не любили друг друга. Отцы — детей, дети — родителей, друг—своего друга, муж—жену. Хронос поедал своих детей, а Зевс, чудом спасшийся, восстал против него; стрелы любви пускали амуры—существа, крайне несерьезные и ни за что не отвечающие; Аполлон отличался только внешней красотой и умением строить козни. Красота приводила к раздорам (можно вспомнить яблоко раздора, на котором было написано «самой красивой»).
Но даже на Олимпе, где проживали боги, созданные по образу и подобию человека (причем — не лучшей его стороны), иногда вспыхивали искры чего-то похожего на заботу о других, желание помочь и спасти товарища или любимую женщину даже с риском для собственной жизни. Орфей пустился за своей возлюбленной в царство теней, а Персей спас Андромеду от дракона; Прометей проявил сострадание и жалость ко всему человечеству. И все же от этих рассказов рождается ощущение, что нет места любви и благородству в жестоком мире: возлюбленная Орфея осталась в царстве теней; Персей и Андромеда стали созвездиями на небе — им не нашлось места на земле, а Прометей жестоко поплатился за свою заботу о людях и был обречен на вечное страдание.
Добро обречено на гибель раньше, чем ему удается укрепиться и распространиться в мире. Торжествует тирания сильных и власть имущих.
В отличие от древних философов, интересовавшихся (начиная с Фалеса) единством материи и природой гармонии, но не размышлявших ни о любви, ни о свойствах человеческой души, Авраам, осознав то, что Б-г один и един, сделал простой вывод: люди обязаны любить друг друга. Ведь любовь — стремление сотворенных к единству. (Аава—по гематрии 13, а 13 соответствует числовому значению эхад — «один».) И если Творец един, то и для творений естественно отразить Его свойство неделимости и быть не разрозненными частями, а одним целым.
Любовь к Б-гу, любовь к ближнему — заповеди Торы. Но ведь справедливо говорят: «Сердцу не прикажешь». Так как же можно заповедать любить? Усвоив принцип Авраама, видевшего весь мир как целое, отображающее абсолютное Б-жественное единство, мы сможем легко снять это противоречие: «Тора заповедала то, что естественно для нас». Но тогда зачем же нужно приказывать делать то, что для меня естественно? Только по одной причине: много испорченности проникло в душу со дня первого греха человека, и очень трудно от нее избавиться. Лишнее, наносное, несвойственное нам очень часто кажется естественным и правильным. И только душа наша страдает, когда мы идем по пути отдаления от Б-га и ненависти к нашим близким.
Поэтому Аврааму и было велено «иди к себе…» Вернись к началу своей души, к ее корню. Ведь зло изначально не было внутри — оно ходило снаружи, во внешнем мире. Выброси его из себя и стань собою.
А это и означает: научись любить, потому что душа — луч, протянутый от Источника жизни к тебе и для нее естественно тянуться к единству. А единство — это любовь, ибо ненависть — разделение.
До первого века до н.э. еврейский народ не задумывался над тем, что такое любовь. Он просто любил, потому что умел любить. Но когда чуждая нам культура проникла в нашу среду слишком уж глубоко, мы во многом перестали быть собой, иными словами — разучились любить. И тогда мудрые люди начали рассуждать о том, что такое любовь. Наиболее известно высказывание Гилеля Старшего.
Был случай: один нееврей пришел к Шамаю и сказал: «Хочу, чтобы ты ввел меня в еврейство, но только при условии, что научишь всей Торе, пока я смогу стоять на одной ноге». Прогнал он (Шамай) его (просителя) мерилом строителей, которое было у него в руке.
Пришел он (тот же нееврей) к Гилелю — и (великий Учитель) ввел его в еврейство. Сказал ему: «То, что ненавистно тебе, товарищу своему не делай. Это вся Тора, все остальное — пояснения к ней, теперь иди и учись» (Авот де раби Натан, 15:2).
Да, Гилель отводит доброму отношению к человеку центральное место в учении. Но почему он любовь сводит к запрещающей заповеди? Ведь известно, что заповедь повелевающая более действенна в духовном мире, запрет только уберегает человека от падения и позволяет ему сохранить свой духовный уровень, а повеление зовет его вперед, к новым высотам и интенсивному развитию.
Говорят, что Гилель обращался к нееврею и объяснял ему положения Торы на доступном для него уровне. Но представляется, что это не совсем так. И подтверждением служит история.
Это высказывание известно в еврейском народе, рассматривается как одно из положений мудрецов и служит предметом изучения. И, в самом деле, разве Гилель не знал, что его слышат ученики. И разве кто-нибудь из них подошел к нему, как это бывало в подобных случаях, и сказал: «Учитель, «не делай ближнему, чего не любишь сам», — это ты сказал нееврею, а на самом деле как следует поступать? Что ты скажешь нам?» Никто не подошел и не спросил! Значит, ученики поняли, что высказывание Гилеля имеет прямое отношение к ним.
Но тогда почему же Гилель не сказал, как раби Акива: «Возлюби ближнего своего, как самого себя — это самое общее правило Торы»? Люби и все! А как это выражается в действии? Что значит «как выражается»? Каждое действие и есть выражение любви!
Гилель не мог так сказать из-за поколения, которое окружало его: он жил во время междоусобной войны между Гурканосом и Аристобулом (60 г. до н. э.), когда евреи убивали друг друга под стенами Йерушалаима. И говорить о том, что каждое действие должно быть выражением любви, было кощунственно в его время. Достаточно уже и того, что люди не будут делать друг другу плохо…
Но все же был один человек, который жил чуть раньше, чем Гилель Старший, и взял на себя смелость сказать: «Любить ближнего, как самого себя, — это значит делать другому то, что ты хочешь для себя». Это — Филон Александрийский.
Его высказывание подверглось резкой критике со стороны многих мудрецов. «Ну, как же так? — говорили они. — Ведь один любит одно, а другой — другое. Это же не любовь, когда один навязывает другому то, что нравится ему самому».
Согласитесь, что это не серьезные претензии к первому еврейскому философу, писавшему по-гречески. Ведь существуют и общие для всех желания: сохранить свою жизнь и здоровье — и значит, в этом нужно помочь и своему ближнему; не остаться голодным, разутым и раздетым — ты хочешь кушать, но и он тоже; ты хочешь, чтобы у тебя был свой дом, жена и дети — помоги и ему достичь семейного счастья.
Так зачем же обижать Филона и говорить, что он что-то не додумал. Он был уверен, что мы обладаем достаточным тактом и, пригласив своего ближнего в ресторан, не закажем ему свое любимое блюдо, а спросим, что он хотел бы съесть. Что было с понятием любви дальше?
Пришло христианство и все извратило: и любовь к Б-гу, и любовь к человеку.
«Если он ударил тебя по одной щеке, подставь — говорят, — ему еще одну». А у нас написано: «Не питай в сердце твоем ненависть к брату твоему: увещевай ближнего твоего…» (Ваикра, 19:17).
Позволять поступать ему плохо и при этом не сказать ни слова — это ненавидеть, а не любить!
А что касается любви к Б-гу, так у них три бога, а разве можно любить трех сразу? Или у них три души, как в компьютерных играх?
А ислам? Дети пустыни суровы — им не до любви. Добро воспринимается как слабость, любовь—как опасная несдержанность. Когда двое идут по пустыне — кто хитрее тот и прав.
Мировые войны, потрясшие человечество, привели к новым поискам любви. Хиппи и «Битлз» декларировали, что любовь должна быть ко всем и безусловной, что это спасет мир и исправит его.
Но принцип Торы другой. «Возлюби ближнего…» — тот, кто ближе, — к тому и любовь сильнее. Иначе ничего не получится. Известно, что предельные расширения понятий превращают их в свою противоположность: принадлежать всем — это значит не принадлежать никому. Точно так же: любить всех — это значит быть безразличным. Пришел любимый, ушел любимый — какая разница, таких, как он, — много.
Любовь — она в Торе и у нас в душе. И никто не сможет украсть ее у нас или придумать ей замену.
Так Рембрандт представлял себе Филона
Александрийского
