Ведущий 1: Мы собрались здесь, чтобы рассказать вам историю. Сначала мы хотели рассказать историю одного человека – еврейского парня из Москвы, Саши Дубового, который стал израильским поэтом и бардом Александром Алоном. Историю парня, который уехал в Израиль в 18 лет, служил в Армии, пережил войну, объездил весь белый свет, писал стихи и пел песни – и погиб в 32 года, бросившись безоружным на вооруженных бандитов в пригороде Нью-Йорка…
Ведущий 2: Но мы поняли – невозможно говорить о нем и не говорить о тех, о ком он пел и о тех, для кого писал стихи, – о людях его поколения. И тогда мы решили рассказать историю одного поколения – поколения 18-летних еврейских парней, которые бросали привычный мир и уезжали в Израиль, служили в армии, гибли на полях сражений, защищая свою родину. И хотя большинство из них не сложили стихов и песен – они были достойны того, чтобы о них писал стихи и пел песни Саша Алон.
Ведущий 1: Но мы поняли – невозможно говорить только об этом поколении и не говорить о других, проложивших для него путь. И тогда мы решили, что будем говорить о Саше Алоне, и о поколении Саши Алона, и обо всех поколениях наших братьев и сограждан, которые живут, любят, творят и борются за то, чтобы эта прекрасная земля была прекрасной, за то, чтобы быть самими собой, за то, чтобы солдаты всегда возвращались домой…
Ведущий 2: "Голос" – так назывался первый неполный сборник стихов, собранный и изданный после смерти Алона его отцом, Юлием Алоном. Сограждане мои! Мы отправляемся в путь вслед за голосом Александра Алона – и надеемся, что на этом пути, сотканном из острых слов и шатких аккордов, мы найдем сами себя.
Голос Александра Алона ("Возвращая долги"): Под огнем устоим и колен не согнем, Неизвестно, кому мы обязаны этим, Отчего, не пойму, мы, продрогшие, светим Не своим, не своим – отраженным огнем. Об иной, об уму незнакомой красе, Под ударами тьмы промолчу, не солгу: Я не знаю, кому мы обязаны все, Но обязаны мы. И навеки в долгу.
Ведущий 2: Александр Алон родился 7 октября 1953 года в семье московских интеллигентов Юлия и Беллы Дубовых. 13-летним, в школе, читал Жаботинского. 14-летним, следя за развитием Шестидневной войны по сводкам новостей западных радиоголосов, переживал вместе со всеми эйфорию победы Израиля над врагами. 17-летним участвовал в подпольных сионистских семинарах… 18-летним на полгода оказался в отказе, был исключен из комсомола, прятался у тетки в Рязани от агентов КГБ. 19-летним поднялся на борт самолета.
Голос Александра Алона:
Улетаю насовсем,
Не судите строго,
Боинг семь-четыре-семь,
Дальняя дорога.
Ведущий 1. Пишет Белла Езерская: "Саша полюбил Израиль задолго до того, как Боинг-747 коснулся посадочной полосы аэропорта в Тель-Авиве. Дитя сионистского движения 1970-х, Алон прошел еврейский "ликбез" на московских семинарах. Тогда же произошла ломка его мироощущения. Талантливый математик, без труда поступивший в Плехановский институт на отделение кибернетики, он был отчислен на втором курсе, как только подал документы на выезд в Израиль. Он не эмигрировал, а репатриировался. Понятие "Историческая родина" было для него вполне конкретным. Он был полон энтузиазма. Пришлось преодолеть отчаянное сопротивление родных. За ним охотился КГБ. Он ушел в подполье, и одно время даже жил вне Москвы у своих друзей. Дело пахло арестом и тюрьмой. Мать сдалась и стала помогать сыну уехать. Саша уезжал вдвоем с другом".
Ведущий 2: Это не было бегством. Это не было авантюрой. Это был Исход.
Голос Александра Алона ("Исход"):
Как тогда говорилось, навстречу невзгодам,
Где цикадам до наших запойных трескот
Мы всерьез это все называли исходом,
Нам и вправду казалось, что это исход…
Пусть, конечно, не лучший исход из возможных,
Но и он, безусловно, еще прогремит
Мы видали, как он начинался в таможнях
С пирамид багажа, вроде тех пирамид.
Но такие слова много весят и значат
И исходом для нас восемнадцати лет
Был наш пройденный путь, что единожды начат,
Будет длиться всегда, и конца ему нет.
Ибо сколько бы наша дорога не длилась
Потеряв километрам и времени счет,
С этой самой землей даже очень приблизясь,
Утверждаем, что можно быть ближе еще.
И когда накренились проходы и кресла,
Море вдруг обмелело, и гомон умолк,
Эта близость рождалась, и зрела, и крепла,
И росла, собираясь у горла в комок.
И к земле и на землю спускаясь по сходням,
Ты как будто ослаб, и ослеп, и оглох –
Это было исходом, великим исходом,
Это было исходом, не быть не могло.
И тогда, на захлебе их первой атаки,
На исходе кромешного Судного дня
Ты лежал и смотрел на горящие танки,
На горячее небо, на реки огня.
Мы порой доверялись простому везенью,
Этот шанс напоследок, что вдруг повезет,
Ты лежал и вдыхал раскаленную землю,
Эту горькую землю Голанских высот.
Эту горькую землю в прогалинах сирых,
В кучах стреляных гильз и в обломках камней –
Эту землю, что раньше представить не в силах,
Ты не знал, что теперь ты становишься ей.
Вот на этом холме, под разорванной елью
На скрещенье дорог, в этот час, в этот бой
Ты едва понимал, что становишься ею,
И она в этот час становилась тобой.
Это было бесхитростным, было исконным,
И до мозга костей, и до корня волос,
Это было исходом, великим исходом,
Так бывало всегда, так навек повелось.
И не быть по-другому: ни ада, ни рая
Мы не ждем и на грани отпущенных лет
Мы становимся этой землей, умирая, –
Это длится исход, и конца ему нет.
Автор-исполнитель (М) Песня ("Бумажный солдат") Гитара "песня"
Ведущий 1: Пишет Гари Лайт: "Первые письма Саши из Израиля в Москву были преисполнены восторга и гордости за Страну, до которой он наконец добрался. Израиль стал его жизнью, болью, переживанием, наконец, творчеством. Гордость принадлежности к народу Израиля останется у Саши навсегда, но позже к ней добавится горечь. Горечь отнюдь не от разочарования в стране, а от "сознания того, что израильскому обществу, как и любому другому, свойственно множество противоречий. Однако сомнений по поводу принятого решения нет".
Голос Александра Алона: "Здесь мое место. Это – моя Земля, моя прекрасная, светлая, цветущая, любимая родина. Я навсегда останусь здесь, и ее судьба станет моей судьбой. Я отдам ей все силы, способности, знания, жизнь, да и всю жизнь отдам ей".
Ведущий 1: Далеко не все на исторической родине отвечало идеальным представлениям о ней. Была враждебность коренных жителей к репатриантам. Были ничем не подкрепленные самоуверенность и самолюбование, задававшие тон в обществе после побед 67-го года. Алон злился и переживал, но никогда не отчаивался. Он по-настоящему критиковал эту страну – но при этом и любил ее по-настоящему. А когда становилось совсем тяжело – шутил…
Голос Александра Алона: Если вас оскорбило лицо или целая группа, В магазине, на улице, ночью, средь белого дня, Обижаться на них, окружающих, право же, глупо: Это наши сограждане, кровная наша родня. Улыбнемся в ответ и пошире раскроем объятья, Нам ведь, если задуматься, даже приятно самим: Это все же свои, не чужие, а кровные братья, Это как бы мы сами берем и себе же хамим: Прослезясь, иммигрант рукавом утирается рваным, И скупая слеза шелестит по небритой щеке: Как он счастлив, когда его вдруг обозвали болваном На святом, возрожденном и древнем его языке. (:) Абсорбируясь, мы убеждаемся, что не из хилых, Так язык изучили, что страшно порою самим. Нынче с нами никто, говорят, состязаться не в силах, Мы сегодня любого хамящего – перехамим!
Ведущий 1: Потом был призыв в армию. Александр Алон пошел на военный флот. А потом пришла война – очередная и, может быть, самая страшная из Войн Израиля. Война Йом-Кипура. Война Судного Дня. Вот тогда-то, сограждане, Александр Алон написал первые свои серьезные стихи и взял в руки гитару.
Голос Александра Алона ("Им снятся наши горы"):
Им снятся наши горы, усеяны костями.
И снова мы, как прежде, распяты и мертвы.
Им снятся наши степи, шакалов сытых стаи
И нашими телами наполненные рвы.
Им снится наше море, оно не красным даже –
Оно багровым стало от крови в этот час.
Им снится наше небо, оно черно от сажи
Из тех печей, в которых они сжигают нас.
Им снятся наши жены, вернее, вдовы наши
Забавой на досуге, закуской на зубах.
Им снятся наши дети – испив отцовской чаши –
Мишенью для винтовок и дичью для собак.
Им снятся наши слезы, им снятся наши стоны,
Им снится это явью с ближайшего утра.
Им так спокойно спится, им сладко до истомы,
А ты уже проснулся, тебе уже пора.
Ты этот путь осилишь, ты этот долг исполнишь,
Быть может, и при жизни оплакан и отпет.
Но в сумерки сырые уходит рота в полночь –
Она за все в ответе, она – на все ответ.
Покуда ты не свален быком у них на бойне,
Покуда не расстрелян, покуда не распят –
Твоей свинцовой правды не удержать в обойме.
Им снится наше горе – они его проспят.
Ведущий 2: Пишет Белла Езерская: Поэтом Сашу Алона сделала война Судного Дня. Она вошла в его песни вместе со скрипом окопного песка на зубах, запекшейся на гимнастерке кровью, вместе с памятью о погибших товарищах. На этой войне он потерял своего лучшего друга. Когда война началась, судно, на котором служил морской офицер Алон, огибало мыс Доброй Надежды. Война закончилась прежде, чем он успел принять в ней участие. Всю жизнь его мучил комплекс вины перед погибшими.
Ведущий 1: В самые первые часы войны на Южное шоссе, ведущее прямиком к Иерусалиму, прорвалась колонна египетских танков. В район прорыва было срочно переброшено небольшое подразделение израильских десантников, среди которых было немало выходцев из Союза. С некоторыми из них Саша Алон был знаком – и некоторые из них остались на Южном шоссе навсегда.
Голос Александра Алона ("Осенняя песня"):
Красный день поднимался в росе,
И дымились стволы, перегреты:
Это – красные наши береты
В контратаке на южном шоссе.
Этот день, пробудившись едва,
Над землею гудел раскаленно;
И споткнулась стальная колонна,
И горели передние два.
Эти танки прорвались в пыли
И не ждали на головы снега,
Но солдаты, упавшие с неба,
Отступить только в небо могли.
И, уже поредевших на треть,
Чей-то голос, слегка озабочен,
Отрывал нас от красных обочин,
Чтобы в черном огне умереть.
И туда, где горела броня,
Нас вела придорожная насыпь,
И глядел я, как падают наземь
Те, что падали вместо меня…
Им сыграла червонная масть,
Их закал оказался не вечен.
И от утренних нас в этот вечер
Оставалась четвертая часть.
А когда этот бой отшумел,
Отдаваясь печалям и болям,
Я прошел окровавленным полем
И помочь никому не сумел.
Сколько вер было слито в одну,
Этой общей одной повинуясь!
Вот и с этой войны не вернулись
Те, кто выиграл эту войну…
Ведущий 2: А потом было чувство горького похмелья после великих побед. Был мир, не похожий на мир, и правда, похожая на ложь. Был отданный Синай и преданные идеалы, и потоки ненависти со всех сторон, а больше всего – из той страны, на языке которой Александр Алон писал и пел. И в ответ были новые, пронзительные и пророческие стихи.
Голос Александра Алона: Мирская молва, мирская волна Кипит, мороча и зля, Что наша война – не ваша война, Земля – не ваша Земля. Что вовсе не стыд и сроду не грех Забыть, отдать, не любя К тому же решал не кто-то за всех, А каждый – сам за себя. И ваша зима – привычно седа, Душа – стерильно чиста, И наша беда – чужая беда, Места – чужие места.
Голос Александра Алона ("Четыре вопроса"): Долго я брел В горькой пыли. Что я обрел, кроме земли? Сердцу – броню, вере – жилье. Что я храню, кроме нее? Весь я в долгу, как ни зови. Что я могу, кроме любви? В эту войну, кровью рябя, Что я верну, Кроме себя?
Ведущий 2: Вспоминает Макс Хромой: В субботний вечер, в Ришон Ле-Ционе, мы собрали своих друзей, знакомых, свободных членов нашего клуба, человек под шестьдесят. Сказать, что Сашка понравился, это ничего не сказать. Он влюбил в себя не только всех женщин, но и их мужиков. Его просили – Сашенька, спой еще и еще. Никто не спешил, забыли время. Он пел, смеялся, шутил и опять пел. Гости, опьяневшие от удовольствия, от песен, стали расходиться под утро, не заметив, как пролетела эта незабываемая ночь. Известие об этой ночи облетело весь Израиль. Сашку стали приглашать по всей стране. В Натанию, в Хайфу, в Реховот, в Кармиель – везде, где понимали русский язык.
Ведущий 1: Таким он запомнился своему поколению и нам, идущим следом – "боец с гитарой в руках". Александр Алон служил на флоте до 1976 года. Затем он жил в Акко, оставался кадровым офицером. Саша Алон был заядлым путешественником и к 30 годам успел объездить весь мир, был в Австралии, Новой Зеландии, Японии, на Дальнем Востоке, который особенно любил. Он изъездил на мотоцикле всю Европу и Северную Америку. Но где бы он не путешествовал, он не переставал думать, писать и говорить об Израиле. Это – не пустые слова и не лицемерие. Просто откройте его путевые дневники и почитайте.
Голос Александра Алона (Из путевых записок): "Я возвращался в отель пешком. Было темно – в нашем полушарии январские дни коротки на любой широте. Попавшийся навстречу полицейский патруль потребовал у меня документы. Перевернув паспорт, как положено четыре раза: вправо-влево, вверх-вниз, – офицер прочитал: "Израиль". Улыбнулся (в Таиланде мы или нет?) и, глядя на меня, обратился к стоящему рядом сержанту: "Лучшие бойцы в Азии!". Я не обиделся. Что они видели, кроме Азии? Откуда им знать, что мы – лучшие в мире бойцы?.."
И вот еще: "Так называемый Древний Город – громадная отгороженная территория, по форме совпадает с картой Таиланда. Соответственно, там, где в древности были города, воспроизведены их наиболее знаменитые в прошлом сооружения. Старинные здания, которых давно нет, возведены в полный рост и подробно до мельчайших деталей: Хорошо бы построить такое у нас. Воссоздать древний Израиль, скажем, эпохи царей – или более поздней, римской. Чтобы любой мог увидеть своими глазами хоть бы часть древнего Иерусалима, и храм, и службу в храме, и воинов в доспехах, и левитов в белых одеждах, и царские колесницы, и стены Иерихона, и ворота филистимской Газы, – и все, что составляет нашу древнюю историю, все то, о чем мы сто раз слышали и не видели никогда. Даже с политической точки зрения такой Древний Израиль был бы живым доказательством нашего права на страну, которое сильнее сотен ископаемых мертвых доказательств из наших музейных коллекций".
Ведущий 1: От дня, когда были написаны эти слова, до создания музея "Мини-Израиль", воплотившего эту идею, прошло около 30 лет. И еще – сколько бы Александр Алон не путешествовал, он всегда возвращался. И никогда не оставлял в своих стихах и песнях эту тему – тему вечного возвращения домой.
Голос Александра Алона ("Песня возвращения"):
Я вернулся домой издалека,
Словно выпал назначенный срок,
Обрывается эта дорога,
Упираясь в забытый порог:
Чтобы братья признали за брата,
Чтобы сына узнала семья,
Я сегодня откину забрало
И открою: – того же себя.
Вот стою я, усталый и рваный,
У истоков своих и начал,
На земле этой обетованной,
О которой мечтал по ночам.
Вот она, переставши быть далью,
Подо мною на каждом шагу.
Как легко я ее покидаю,
Как потом без нее не могу.
Ведущий 1: Что такое дом Александра Алона? Дом – это земля. Что такое дом Александра Алона? Дом – это надгробные камни на могилах погибших в бою друзей. Что такое дом Александра Алона? Дом – это мама.
Голос Александра Алона ("Маме"): Кровавая заря в тот день казалась серой, И я скакал в туман, туда, где бой горел. И ты была моей единственною верой, Единственной броней от копий и от стрел. Нет, я не дорожил своею головою, Нет, я не избегал смертельного огня. И если я спасен – то лишь твоей любовью: Я знаю, это ты молилась за меня. Но кровь моя лилась по раскаленной тверди, И щит мой был пробит и переломлен меч, И если я вставал и уходил от смерти – То только, чтоб тебя от горя уберечь. Я до конца пройду своей судьбой мятежной, И все, что суждено, я до конца приму. И если я живу, то лишь одной надеждой: Когда-нибудь припасть к порогу твоему.
Ведущий 2: Что такое дом для Александра Алона? Дом – это Иерусалим, тот город, где сходятся все дороги и переплетаются все ниточки судьбы.
Голос Александра Алона ("Песня об Иерусалиме"):
Сколько будет ему
Лет,
Не дано никому
Счесть.
Ничего у меня
Нет.
Только он у меня
Есть.
Я стою перед ним
Нем,
Я держусь изо всех
Сил.
Потому что живу
Тем,
Чтобы он у меня
Был.
Камень этот зимой
Сыр,
Но не тронут зато
Льдом.
И на весь ледяной
Мир
Только здесь у меня
Дом.
Ноша граждан его –
Крест
Доля граждан его –
Бой.
Но среди мне чужих
Мест
Только он у меня –
Мой.
У господних упав
Ног,
Об одном я молю
Днесь:
Коль оставит меня
Бог,
Пусть оставит меня
Здесь.
И до самого дна
Лет
Донесется тогда
Весть:
Ничего, что меня
Нет,
Если он у меня
Есть.
Ведущий 2: Простое ощущение не оставляет и наполняет восхищением всякий раз, когда слышишь его песни. Ощущение присутствия еврейской интуиции. Именно интуиции – качества, которому нельзя научиться. Парень, выросший вдали от Родины предков, и не окончивший университетов еврейской жизни – слагает стихи про третий Храм, "который дважды встал и встанет в третий раз". Но ведь в рифму можно было бы спеть и по-другому: "который дважды пал, но встанет в третий раз": Смотреть на руины второго Храма и петь о том, что они уже дважды были отстроены, и это является залогом того, что отстроятся вновь. Откуда он знал, что Храм непременно встанет в третий раз? Ответом на этот вопрос являются его песни.
Ведущий 1. Мидраш Эйха: Однажды мудрецы подошли к Храмовой горе и увидели, что из того места, где раньше располагалась Святая Святых Иерусалимского Храма, выскочила лиса. Все мудрецы заплакали, а рабби Акива засмеялся. Спросили его мудрецы: "Почему ты смеешься?" Ответил рабби Акива: "Если исполнилось пророчество о разрушении Храма, в котором говорилось о том, что на заброшенной горе Сион будет рыскать лиса, значит, сбудется и пророчество о восстановлении Храма".
Голос Александра Алона ("Третий Храм"):
Высоко между туч
Во благо Б-жьих чад,
Восплакавших о том,
Сиял однажды луч,
Шумел однажды сад,
Стоял однажды дом.
Багряного, в росе,
Того луча замах
Достал, докуда мог…
Мы, люди, жили все
Внизу, в своих домах,
А в этом доме – Б-г.
Звучали стены в нем,
И свет струился, тал,
Горел вокруг и в нас…
Стоял однажды дом,
Который дважды пал,
И Б-г его не спас.
На той войне, второй,
В огне была гора,
Стелился дым дугой…
Сравняло дом с горой,
И Б-г решил – пора
Найти себе другой.
И Б-г угас огнем
Далеко от Земли,
И прах на землю лег.
И мир забыл о Нем,
И в мире все сочли,
Что не вернется Б-г.
В отчаянном краю
Стоял однажды дом
В отчаянной поре…
Я вижу: я стою
Теперь на склоне том
На Храмовой горе.
Я не играю драм,
Я долго шел, устал,
А здесь и не до фраз.
Я строю Б-гу Храм,
Который дважды встал
И встанет в третий раз.
На том обрыве, там,
Где только плач немой,
Где только прах у ног,
Я обещаю вам:
Сюда, к себе домой
Еще вернется Бог.
Как это все ни взвесь,
В итоге – девять грамм…
Но в реве непогод
Я – каменщик. И здесь
Я строю Третий Храм,
Который не падет.
Отсюда наяву
Я вижу кровь свою
В мерцающей заре.
Но верю: я живу,
Покуда я стою
На Храмовой горе.
Ведущий 2: Что такое дом для Алона? Дом – это то место, где можно писать и быть услышанным.
Голос Александра Алона ( О задаче русскоязычных авторов в еврейской литературе): "Исключительные события, переживаемые нами, не сравнимые ни с чем в истории последних тысячелетий, и порожденные ими невиданной силы чувства в состоянии вызвать к жизни великую литературу. Только такая наша литература и нужна Израилю. Другой – не нужно… В силах ли мы такую литературу создать? Мы обязаны в это верить. Мы обязаны сделать для этого все. Сумеем – будем счастливы. Не сумеем – совесть будет чиста".
Голос Александа Алона ("Стихосложенье"):
Бесплотной душою, отпущенный телом,
Гитару на лиру навеки сменя
У райской границы, проведенной мелом,
Я в очередь стану и кто-нибудь в белом
О мире покинутом спросит меня:
– Как ты там жил, чудеса ли творя,
Или в пределе таблиц умноженья?
Как называлась работа твоя?
– Стихосложенье.
– А все ли тебе удавалось, насколько?
А все ли замки отпирались ключом?
А все ли в себе ты сберег до осколка?
А был ли ты от роду свят и насколько?
А был ли ты до смерти грешен и в чем?
Был ли в душе раздираем, двоим?
Ведал ли промахи, срывы, круженья?
Что было верой и долгом твоим?
– Стихослуженье.
– А правда ли, признан ты в списках за удаль?
А правда ли, назван ты в списках потерь?
А в первых рядах или где-то поодаль?
А все ли, а все ли ты этому отдал?
А платы, а славы не ждешь ли теперь?
Правду ли молвил и следовал ей,
Или пытался смягчать выраженья?
Что было жизнью минувшей твоей?
– Стихосраженье…
Ведущий 1. Пишет Гари Лайт, американский русскоязычный поэт, близкий друг Саши Алона: Тогда в промозглость осеннего Нью-Йорка приехал парень, о котором мы знали лишь понаслышке да по отрывочным фактам биографии: бывший москвич, офицер Армии Обороны Израиля. Воевал. Объездил полмира, поет под гитару об Израиле и о войне. В тот вечер на концерт Алона, проходивший в фотостудии, пришло совсем немного людей, а почти 20 лет спустя, на вечере памяти Алона в Чикаго, в большом зале не было пустых мест. Я помню и знаю, однако, что те, кто были на выступлении Саши осенью 84-го, ушли с того концерта завороженными – Алон уехал тогда из Чикаго достаточно быстро, а его появление потрясло всех присутствующих надолго. Мне, тогда семнадцатилетнему мальчику, живущему, с одной стороны, реалиями жизни обыкновенного американского подростка, а с другой – делающему первые шаги в писании русских стихов, – появление Александра Алона показалось откровением. Через несколько месяцев после трагической гибели Саши я дал себе слово, что сделаю все для того, чтобы имя Алона и его творчество не канули в небытие. Едва ли это удалось бы, если бы единомышленники и почитатели творчества Алона не нашли друг друга и совместными усилиями не сделали то, что в далеком 1984 году казалось утопией…
Ведущий 2: Они сдержали свое слово – поэт Гари Лайт, сохранивший архив Алона, переводчик и литератор Евгений Витковский, который помог привести его в порядок и издать, звукорежиссер Сергей Филиппов, который по крупицам собрал и восстановил записи Саши. Ну а история наша, сограждане, увы, подходит к концу…
Голос Александра Алона ("Возвращая долги"): Омывая корму, наши волны долги, Сколько море не длись – мы длиннее шагнем, Неизвестно кому возвращая долги Укрощенным и вновь обращенным огнем.
Ведущий 2. Смерть Саши Алона (из статьи Беллы Езерской): Вечером того дня Саша с женой был приглашен в гости в один эмигрантский дом в тихом и безопасном пригороде. Настолько безопасном, что там даже двери не запирались. Двое бандитов вошли в незапертую дверь, велели всем лечь на пол и начали вязать им руки за спиной. Мужчины вскочили и бросились на мерзавцев. Раздалась стрельба. Трое были ранены. Дочь хозяев успела вызвать полицию. Заслышав сирену, грабители бросились наутек. Саша, раненый, погнался за одним из них, настиг его… и был сражен ударом ножа в сердце. Теперь уже нет смысла спрашивать, зачем он это сделал. Зачем погнался за бандитом? Ведь полицейские уже были на подходе. Боялся, что им удастся скрыться?.. Иначе поступить он просто не мог. Он действовал, как в бою. Мы никогда не увидим его седин… И никогда не утихнет в сердце боль от этой потери.
Ведущий 1. Пишет Игорь Губерман: "Так был убит Саша. Смерть нелепая и бессмысленная для любого случайного человека. Смерть естественная и полная смысла – для русского поэта и солдата армии Израиля". Саша похоронен в Израиле. Так он хотел.
Зажигаются свечи.
Голос Александра Алона ("Согражданам моим"):
Кто наш кумир на час?
Кого в герои прочим?
Загадка для меня,
По правде говоря.
Я вам пою о вас,
Перезабыв о прочем,
Колени преклоня
И сердце отворя.
Я был из года в год
Когда-то не поэтом,
Пока набат гудел,
Пока пожар не гас.
Я только тем и горд,
Что на ветру на этом
Я с вами рядом пел
И был одним из вас.
Когда взрывали тыл
Короткими словами,
Когда тесали тес
И хоронили нас,
Я догорал и стыл,
Но ношу нашу с вами
Я с вами вместе нес
И с вами вместе спас.
Когда раската бас
Все глуше, все бездонней,
И до того, как пасть,
До той минуты вплоть
Не умолчу о вас,
Не уроню ладоней.
Я – ваша грань и часть,
Я – ваша кровь и плоть.
Глотаю дрожь мою:
Легла дорога торно,
Огонь уже задут,
И всадники – в седле…
И я, когда пою,
Как будто сею зерна,
Которые взойдут
Однажды на земле.
Где полудни тихи,
В краю песков и жажды,
Под музыку молвы,
Что кончены бои,
Великие стихи
Распустятся однажды,
Великие, как вы,
Сограждане мои.
Автор сценария: Элиэзер (Макс) Лесовой.
Авторы идеи: Михаил Шовман, Шломо Нееман.
Участники проекта и исполнители: Шломо Ленский, Элиэзер Лесовой, Марк Эпельзафт, Юрий Липманович, Лариса Герштей.
