Как попугай
Пусть простит мне читатель мои цинизм и резкость, но необходимо задать вопрос: а искренни ли эти слезы? На самом ли деле все скорбят о Храме? Вообразим себе состоятельного еврея, сидящего в синагоге Антверпена или Нью-Йорка. От Земли Обетованной его отделяет лишь билет на самолет, а он сидит на полу и заливается слезами об изгнании народа и разрушении Земли Израиля. Сдавленным от слез голосом он произносит знаменитую песнь рабби Йеѓуды Ѓа-Леви: «Ты ждешь ли еще, Сион, вестей от детей твоих,
Плененных, рассеянных вдали от полей твоих?
Из ближних и дальних стран, на всех четырех ветрах,
Сион, принимай поклон, привет сыновей твоих!
Лелею тоску мою, и слезы, как воду, лью;
Падут ли росой они во прах на горах твоих?
Но вижу порою сны: вернутся твои сыны;
Я б арфою стал тогда и пел на пирах твоих!» (Перевод Л. Пеньковского).
Есть евреи, которые по разным причинам не могут сделать алию. Но еврей, которому ничто не мешает приехать жить в Землю Израиля, а он продолжает каждый год произносить траурные песнопения об изгнании, – слышат ли его уши, что изрекают его уста?! В самом ли деле он мечтает как можно скорее вернуться в Сион? В самом ли деле испытывает боль от каждого дня пребывания в богатом галуте, который он называет не «галутом», а «диаспорой»? Существует опасение, что мысли о том дне, когда Машиах протрубит в великий шофар и призовет всех евреев галута закрыть свой бизнес и совершить алию в Землю Израиля, преследуют его, как ночной кошмар.
Мы должны признать с горечью, что есть евреи, для которых траур 9 ава – это не что иное как спектакль, который разыгрывается из года в год. Они повторяют траурные песнопения механически и бездумно, как попугаи.
Храм будет возведен?
Я говорю это не для того, чтобы очернить наших братьев, «пропавших в земле Ашурской». Галут – это тяжкий недуг, и сказали наши мудрецы, благословенна их память (см. комментарий Раши к Дварим, 30:3): «Велик день собирания рассеянных и наступает он с превеликим трудом, словно Сам Всевышний должен взять каждого еврея за руку и привести его в Землю Израиля, где бы тот ни находился». Мне кажется, что многим жителям Святой Земли следует предъявить претензии прежде всего к самим себе.
На самом ли деле в нашей жизни так недостает Храма? Есть ли в нас некая «черная дыра», которую Храм может заполнить? О чем вообще мы плачем и скорбим? Чего недостает нам в изучении Торы, в молитве, в исполнении заповедей, в работе над собой, чтобы мы думали, что Храм может восполнить это? В самом ли деле мы искренне ждем того часа, когда сможем резать быков и овец на Храмовой горе и окроплять их кровью жертвенник, или же нам все это представляется как большая бойня, от которой человек с утонченной душой должен держаться подальше?
Если у нас нет ответов на эти вопросы, не оказываемся ли мы на той же самой «скамье подсудимых», на которую мы посадили наших братьев их стран изгнания? Не грешим ли мы тем же самым лицемерием, как люди, что бубнят свои молитвы, подобно попугаям? Сколько людей в нашем поколении могут сказать о себе, что они действительно ощущают некий недостаток в своей частной жизни оттого, что нет Храма?
Смутное чувство
Если мы захотим оправдать самих себя, мы сможем с легкостью это сделать. В самом деле, многие не осознают сущности Храма и его значения в жизни каждого человека. Есть и такие, кто не осознает значения Земли Израиля в своей жизни. И все же пост и скорбь этих людей – не просто механические действия, заученные из года в год. Есть общее чувство неудовлетворенности. Мы еще не достигли всего, что нам нужно. В нашем национальном здании чего-то недостает. Каждая общественная группировка выражает тот или иной недостаток: духовный или материальный, политический или культурный, религиозный или практический. Но весь народ объединяет общее чувство: недостает чего-то очень важного. Несмотря на все личные достижения, мы еще не удостоились достичь нашей былой славы. И об этом мы плачем.
Богач, сидящий в роскошной синагоге в Америке, знает, что ему хорошо здесь как отдельному еврею. Но и он признает, что наш национальный дом еще не построен, и что он может быть построен в одном-единственном месте: в Земле Израиля. И посколько этот еврей лично не испытывает в этом недостатка, возможно, он не может объяснить самому себе, что означает Земля Израиля для нашего народа. Он испытывает смутные и неопределенные чувства. Но он точно знает одно: как народ мы еще не удостоились достичь нашей былой славы. Именно это он оплакивает, даже если не может объяснить это словами. Ибо «невозможно постичь суть избранности и святости Израиля и воплотить ее в жизнь во всей ее глубине посредством рационального человеческого разума, а лишь посредством духа Господнего, который осеняет весь народ в целом» (рав Кук, Орот).
Как еврей, пребывающий в изгнании, по отношению к Земле Израиля, так его братья, живущие в Сионе, по отношению к Храму. В нашей частной жизни мы не испытываем никакого недостатка. Но мы ощущаем горечи нашего народа. Мы знаем, что ему уготовано великое будущее, значительно превосходящее простое стремление «быть свободным народом в своей стране». Мы знаем, что это великое будущее неразрывно связано с построением Храма. Ведь так сообщают наши пророки. Нам еще неясно, как именно это произойдет. Мы не знаем, зачем и почему. Но все, чего недостает нашему народу, во всех областях и аспектах – недостаток Торы и пророчества, боль изгнания и муки Избавления, – все это неким таинственным образом связано с одним: с Храмом.
Соломенная крыша
Хасидская притча повествует о царском сыне, который жестоко обидел отца. Разгневался царь и прогнал сына из дворца. Царевич поселился в небольшой деревне, построил себе там скромный домик и зажил в скудости и нужде. Однажды по деревне прошел слух, что туда собирается приехать царь. Люди говорили, что всякий, у кого есть какая-то просьба к царю, может написать ее на листке и подать царю, когда тот будет в деревне. Царевич тоже написал просьбу на листке бумаги и передал его царским слугам. Когда царь стал читать просьбы деревенских жителей, он нашел просьбу, написанную почерком сына. Прочитал царь просьбу изгнанного царевича, и на глазах у него выступили слезы. Вот что написал сын: «Милостивый государь! У меня к тебе одна маленькая просьба. Я живу в крошечной хижине с соломенной крышей. Близится зима, а крыша моя протекает, и у меня нет соломы, чтобы ее починить. Не будет ли государь так милостив, чтобы дать мне немного соломы на починку крыши?» Подумал царь: «Как мой сын мог забыть, что он царевич? Как он мог, вместо того, чтобы попросить вернуться во дворец, молить меня лишь о горстке соломы?»…
Эта притча намекает на народ Израиля. Мы так погрязли в галуте. Мы так привыкли заниматься лишь будничными делами. Мы так приноровились обходиться без Храма, что забыли, для чего он нам нужен. И эту трагическую ситуацию – когда мы забыли, что потеряли, и мы даже не можем искренне попросить об этом – в самом деле нужно оплакивать, сидя на полу в глубоком трауре.
Храм и религиозное переживание
Невозможно завершить эту тему, не упомянув еще одного момента.
Религиозный образ жизни, в том виде, в каком он знаком нам сегодня, сформировался в результате разрушения Храма. Разрушение Храма повлияло на то, что религиозный стиль жизни стал несколько «замороженным», в нем изучение Торы и исполнение заповедей во всех деталях и тонкостях заняли центральное, если не единственно важное место. А где же спонтанность? Где религиозное переживание? Где естественное чувство? Куда исчезло богатство еврейского искусства? Сказали наши мудрецы, благословенна их память: «С тех пор, как был разрушен Храм, ничего не осталось Всевышнему в мире, кроме четырех локтей Ѓалахи».
На все эти вопросы есть один ответ: все сгорело в пламени пожара, спалившего Храм 9 ава. Храм был не только религиозным центром. Он был и средоточием искусства. Единственное место, в котором пластическое искусство упоминается в Танахе с положительной коннотацией, – это Скиния Завета в пустыне и Храм в Иерусалиме. Наши мудрецы назвали Храм «красотой мира». Во всех других местах искусство было связано с идолопоклонством и нравственным разложением. Еврейская музыка была сосредоточена в одном-единственном месте: в песнопениях левитов в Храме. Именно оттуда пошел обычай пророков играть на музыкальных инструментах, чтобы удостоиться пророчества.
Неслучайно искусство утратило свое центральное значение в еврейском народе после разрушения Храма. Ведь искусство святости может быть основано только на глубоком религиозном переживании. В этом – личный смысл жертвоприношений, когда человек чувствует, будто его собственное тело сгорает в огне любви ко Всевышнему и возносится на небеса. Именно Храм является местом такого переживания. Именно он служит источником исконной культуры Израиля, которую мы утратили в день разрушения Храма.
В этом году, когда мы вновь будем сидеть на полу 9 ава и читать траурные песнопения, мы хотя и не поймем по-прежнему, что именно мы оплакиваем, но хотя бы удостоимся плакать о том, что мы этого не понимаем…
Голос матери (написано в 1995 году, когда Бейт-Лехем перешел под контроль Палестинской автономии)
Каждый год 9 ава повторяется одна и та же история. Исраэль сидит на матрасе возле книжного шкафа, обутый в резиновые шлепанцы, вокруг него расположились его маленькие дети, и он рассказывает им об этом дне. Рассказывает о разрушенном Храме, о покоренном Бейтаре и о пяти несчастьях, что обрушились на еврейский народ в этот день. Но одна история запомнится детям особенно ярко. Это история о нашей праматери Рахели. О том, что в день, когда она удостоилась произвести на свет второго сына, которого так долго ждала, после столь долгого пути в Землю Израиля, – в тот самый день она умерла посреди пути. Не удостоилась отрады, не смогла вырастить сыновей, даже не была похоронена рядом с любимым мужем.
Исраэль рассказывает детям о месте, где похоронена Рахель, – на пути в Эфрат. Не в Хевроне, а по дороге к нему, чтобы быть на пути, по которому пройдут изгнанники, попрощаться с ними и молиться за них. «Слышится голос в Раме, вопль и горькое рыдание: Рахель оплакивает сыновей своих; не хочет она утешиться из-за детей своих, ибо не стало их» (Ирмеяѓу, 31:14). Изгнанники слышат голос праматери Рахели. Они хотят побежать к ней, броситься в ее объятия, воскликнуть: «Мама, мы здесь! Мы не оставим тебя одну!» Однако кандалы сковывают их, враги грозят обнаженными мечами, и мать Рахель остается одна. «Плачет она ночами, слезы катятся по щекам ее, и нет ей утешения».
Слезы застилают глаза Исраэля, дети притихли и слушают. «Папа, а что дальше, что случилось с Рахелью?» Исраэль продолжает рассказ. Только тогда поняла наша праматерь Рахель, почему была похоронена здесь, на дороге, одна. Она, и только она, провожает своих сыновей, уходящих в изгнание. И только она сможет возвратить их домой, в Бейт-Лехем, Хеврон и Иерусалим. Лишь облако пыли вдалеке напоминает об ушедших сыновьях. Лишь столбы дыма, что поднимаются над Иерусалимом, напоминают о городе и о Храме, которых больше нет. Рахель осталась одна. Тишина на пути в Эфрат…
Тихо и в комнате. Исраэль продолжает рассказ: и в этой тишине слышен один-единственный голос, голос Рахели… И вдруг к ней приходит один из сыновей. Его одежды разорваны, глаза красны, он задыхается от рыданий. Это Ирмеяѓу, пророк, предсказавший разрушение Храма. Тот самый Ирмеяѓу, который всю жизнь мечтал лишь об одном: оказаться лжецом, увидеть, как пророчество о разрушении тает в дыму жертв, сгорающих на жертвеннике. Но он не удостоился этого. Все его предсказания осуществились, ни одно из них не оказалось напрасным. Теперь он ищет мать Рахель. Нет, он пришел сюда не для того, чтобы плакать вместе с ней. Он хочет утешить ее, а вместе с ней – и самого себя; он хочет увидеть будущее. И вот что он говорит ей: «Мама! Так сказал Господь: удержи голос твой от рыданья и глаза твои от слез!» Но она безутешна. Как можно перестать плакать? Где дети мои, которых жестокий враг увел на чужбину? Но Ирмеяѓу продолжает: «Мама, ты уже плакала достаточно! Господь услышал твой голос. Есть воздаянье за труд твой, – сказал Господь, – возвратятся они из вражьей страны». Придет день, и Иерусалим будет отстроен заново. В него соберутся евреи со всего мира. Но Рахель все еще безутешна: возвратятся ли они и ко мне? – вопрошает она Ирмеяѓу. – Не забудут ли меня вновь, одну посреди дороги?
Отвечает ей пророк: нет, мама, не волнуйся! У тебя тоже есть надежда. Сыновья не забудут тебя. «И есть надежда будущности твоей, – сказал Господь, – возвратятся сыны в пределы свои». Не только в Иерусалим возвратятся сыновья твои, но и во все свои пределы. И Бейт-Лехем они тоже обрадуют возвращением своим.
Дети слушают отца, их глаза сверкают. Исраэль продолжает рассказывать, и дети не сводят с него глаз. Да, очень много времени прошло. Две тысячи лет. И все эти годы мы не забывали нашу праматерь Рахель. Каждый еврей, который приезжал в Святую Землю, искал могилу Рахели, чтобы помолиться там о возвращении в Сион всего народа. И Господь исполнил Свое обещание: возникло Государство Израиль. Со всего мира туда собрались изгнанники. Однако сама Рахель осталась во вражеском плену. Еще девятнадцать лет она пребывала в одиночестве и ждала сыновей. Днем она слышала издалека их голоса. Ночью видела свет, сияющий над возрожденным Иерусалимом, и ждала, ждала… Она не забыла, что у нее есть надежда.
И вот прошло девятнадцать лет и еще двадцать два дня, «и возвратились сыны в пределы свои». И тут Исраэль замолкает, взволнованный, слезы радости душат его. Дети не понимают, что происходит: папа плачет? Младший сын бежит к маме: «Что случилось с папой»? И мама отвечает: «Да, это из-за праматери Рахели… Ее дети вернулись. Они теперь живут в Иерусалиме и Ѓар-Гило, в Рамат-Рахель и Эфрате, в Гуш-Эционе и Хевроне, и они говорят ей: больше мы не уйдем, Рахель!»
И в этом году, спустя 1930 лет после разрушения Храма и 52 года после основания Государства Израиль, дети попросят отца рассказать о праматери Рахели. Вечером 9 ава Исраэль сядет с детьми на матрас возле книжного шкафа и станет рассказывать им о Рахели. И в этом году он не сможет говорить от слез, которые подступят к его горлу в том же самом месте повествования – когда он расскажет, как сыновья возвратились в пределы свои. Но в этом году старшая дочь, которой уже исполнилось одиннадцать, встанет и спросит: «Папа, а это правда, что через несколько месяцев мы снова оставим нашу Рахель одну? Это правда, что она снова будет плакать по своим сыновьям, которые ушли от нее? Ей снова придется ждать две тысячи лет, пока они не вернутся?»
И Исраэль будет сидеть на матрасе возле книжного шкафа и заливаться слезами… И вместе с ним будет плакать и наша праматерь Рахель. Но вновь прозвучат слова пророка: «И есть надежда будущности твоей, – сказал Господь, – возвратятся сыны в пределы свои».
На реках вавилонских
На берегу реки вавилонской сидят изгнанники Иудеи. Они оставили за спиной все, что у них было. Все их имущество сгорело в огне пожаров. Пламя уничтожило и иерусалимский Храм. Иерусалим превратился в груды развалин. В котомках, взваленных на плечи, осталось то малое, что удалось спасти. Среди изгнанников и левиты, певцы Храма. Вместо одежды и домашней утвари они взяли с собой свои лиры. С этими лирами они стояли на ступенях Храма и возносили песнопения Господу. Под звуки этой музыки коѓены исполняли свое служение, а исраэлиты наблюдали за ним. Левиты взяли лиры с собой, чтобы сохранить традицию еврейской музыки до того поколения, которое возвратится в Иерусалим. Левиты взяли с собой музыку Земли Израиля. На берегу реки вавилонской изгнанники присели, чтобы перевести дух. Ведь они прошли немалый путь – путь, который начался в Иерусалиме, охваченном пламенем, а завершился в вавилонском изгнании.
Глаз одного из головорезов-вавилонян зацепился за лиру, которую нес на плече левит. «Потому что там пленившие нас требовали от нас песнопений и насмехавшиеся над нами – веселья: “Спойте нам из песен Сиона”» (Теѓилим, 137:3). «Сыграйте нам музыку Земли Израиля!» – приказал вавилонянин. Левиты знали, что у народа Израиля нет простых песен о родине, как у всех других народов. Песни Сиона – это песни Всевышнего, которые пели в Храме. «Как петь нам песнь Господню на земле чужой?» Можно ли петь храмовые песнопения на земле, полной скверны? Можно ли петь их не ради Всевышнего и не ради исполнения заповеди?
Однако на долгие размышления не было времени. Левиты переглянулись и, не сговариваясь, как один человек, повесили лиры на ветви прибрежных ив. Не станем петь песнь Всевышнего на этой земле! Эту песнь можно петь в одном-единственном месте в мире – в Земле Израиля. «Нет больше веселья тимпанов, умолк гул веселившихся, смолкло веселье лиры. Не будут пить вина с песнею; горек будет шехар для пьющих его» (Йешаяѓу, 24:8-9).
Все левиты дали клятву в тот час: не смиримся с разрушением Храма! Не смиримся с изгнанием! Не смиримся с утратой еврейского искусства! Не смиримся с исчезновением еврейской культуры! Мы еще возвратимся в Иерусалим!
Тоска по Храму и мечта о его восстановлении дадут нам силы для временного существования на чужбине. Вера в то, что когда-нибудь мы возвратимся в Сион, позволит нам жить и даже радоваться жизни вдалеке от него. «Если я забуду тебя, Иерусалим, пусть забудет меня десница моя. Да прилипнет язык мой к небу моему, если не буду помнить тебя, если не вознесу Иерусалим на вершину веселья моего» (Теѓилим, 137:5-6).
