Слова благодарности

"Он обращался к сердцу. Этот язык было невозможно не понять", – сказал член Эцель Менахем Мендель Милявски, отвечая на вопрос журналиста, было ли понятно то, что говорил рав Арье Левин, всем заключенным или только тем, чьи уши были привычны к идишу. – Но что собственно происходило во время этих посещений? – не унимался журналист. – Когда он гладил твою руку, ты чувствовал, что он молиться о тебе, чтобы тебе было хорошо. Как будто рука ангела касалась тебя. Он держит твою руку, и из его глаз как будто скатывается слеза, ибо спасение еще не пришло.

В середине месяца нисан во дворе бывшей иерусалимской тюрьмы состоялся вечер, посвященный памяти раввина заключенных рава Арье Левина. День его смерти приходится на 9 нисана, но организаторы: Дом творческого наследия Ури Цви Гринберга и иерусалимский муниципалитет – решили из-за довольно холодной погоды провести вечер несколько позже этой даты. Из-за того, что бывший тюремный двор не отличается своими размерами, для многих из тех, кто хотел там присутствовать, не нашлось места. Но многие из них все равно пришли и стояли в напряженном ожидании около ворот. "Если останутся места, мы, конечно же, вас пропустим. Но пока подождите, пожалуйста, в стороне", – просили представители службы безопасности. И они ждали… Вечер вела Геула Коэн, в прошлом член Кнессета, а ныне директор Дома творческого наследия Ури Цви Гринберга, которую один из организаторов назвал женщиной, "у которой никогда нет времени быть усталой". Она произнесла слова, вышедшие из глубины сердца подпольщицы, которая была арестована во времена британского мандата и удостоилась близко узнать раввина заключенных. Она сказала, что, хотя рав Левин был также раввином униженных и страждущих, этот вечер – 35 годовщина со дня его смерти – посвящен отцу узников Цийона. Геула Коэн рассказала о его посещениях женщин, заключенных в тюрьме Бейт Лехема: "Он говорил с нами о Яэль и Дворе, о священной войне и об освящении имени Всевышнего. Он не вывел нас вместе с ним наружу, но внес в наши тюремные застенки весь мир. На вечере присутствовал также член Лехи Элиэзер бен Ами: тот, кто изготовил апельсины с взрывчаткой для Моше Баразани и Меира Файнштейна. Бен Ами и Элияу Нэзер вынули всю мякоть из двух апельсинов, начинили их взрывчаткой и положили вместе с другими апельсинами в корзину, которая была внесена в камеру смертников. Он добавил: "Апельсины были у них в камере несколько дней, и я передал им разъяснение, как их уничтожить". Баразани и Файнштейн собирались бросить один апельсин с взрывчаткой в англичан, а другой взорвать в своих собственных руках. Свое решение они обосновали с помощью стиха "Погибни моя душа вместе с плиштим". Рав Арье Левин, который был не только раввином заключенных, но и их отцом, знал душу своих сыновей, и все в нем воспротивилось против самоубийства. "От Всевышнего (придет) мгновенное спасение", – умоляюще прошептал он приговоренным к смерти. Его сердце не истекало кровью, и он не смог быть с ними в ту ночь.

Гений милосердия

На сцену поднялась министр просвещения Лимор Ливнат. И вдруг из "зала" прозвучал возглас, полный боли: "Вы позорите поднявшихся на эшафот, вы хотите сделать то, что не удалось террористам". Атмосфера самопожертвования и героизма заострила, очевидно, для него образовавшуюся разницу между твердым противостоянием во времена подполья и нынешней бесхребетностью. Ливнат, сама дочь подпольщика, сказала, что "о необыкновенном, преисполненном огромной любовью человеке, который ходил по улочкам Йерушалаима", она слышала дома. Она рассказала собравшимся о свидетельстве Мати Шмулевича, который был приговорен к смерти и должен был подняться на виселицу. Но рав Левин, который был позван к нему ночью, чтобы произнести вместе с ним видуй, сказал британскому офицеру: "Приготовь два столба – один – для меня. Я не смогу стоять и смотреть, как вешают еврея в Святом городе". Шмулевич был переведен в тюрьму Акко и оттуда вышел на свободу. Министр сказала: "Нам не хватает людей, подобных раву Левину. Беспредельно любящих Израиль, необыкновенно скромных, радующихся любой возможности помочь ближнему, помогающих в бедах, залечивающих раны", – и выразила надежду, что мы, в конце концов, поймем, как научиться у них и как научить молодое поколение принять их наследие". Глава иерусалимского муниципалитета Ури Луполианский сказал: "Сегодня зять рава Арье Левина, один из руководителей поколения, рав Йосеф-Шалом Эльяшив сказал мне, что если попытаться выразить сущность рава Арье Левина, то получится "гений милосердия и любви к ближнему". "Я слышал однажды, – добавил Луполианский, – что есть люди, выделенные в этом мире, наполнившие его новыми вещами. Наш праотец Авраам возродил веру в единого Б-га, Рамбам – философию, Бааль Шем Тов – благочестие (хасидут). Рав Левин возродил гениальность, которая состоит в любви к народу Израиля, в милосердии. Подлинную любовь к милосердию".

"Мне не посчастливилось быть знакомым с равом, но, готовясь к этому выступлению, я познакомился с его фантастической деятельностью, – сказал подполковник Илан Арари, отвечающий за воспитательную работу в армии, и пообещал: И сегодня я обещаю, что введу изучение его наследия в обучение солдат". В приглашении на вечер было указано, что будут зачитаны фрагменты из книги Симхи Раз "Жил-был праведник". Обещание осталось обещанием, но писатель находился среди приглашенных и внимательно прислушивался ко всему, что говорилось о его раве и учителе. В сущности Симха Раз – тот человек, благодаря которому имя рава Левина стало почитаемым даже среди тех, кто никогда не слышал об иерусалимском праведнике. По выражению Геулы Коэн, "он спас для истории жизнь и деятельность рава Арье". Рав Адин Штайнзальц, завладевший вниманием слушателей, говорил о понятии "тридцать шесть праведников" и сказал, что, по его мнению, суть числа 36 связана с большинством голосов в Сан’эдрине, состоявшем из семидесяти одного члена. Залогом вынесения правильного решения, которое позволит миру продолжать свое существование, было наличие большинства голосов, равное, как минимум, тридцати шести. Рав Штайнзальц рассказал, что с равом Левиным, который был прекрасным образцом праведника, он познакомился в юности, и добавил, что праведника нельзя измерить тем, что он написал, сказал или сделал. Праведник – это основное, сущностное качество. Так же как жемчужина не должна что-либо делать – ибо существует сама по себе". В заключение своих слов он объяснил, что Всевышний создает Свои украшения из имеющихся драгоценных камней. Т. е. тридцать шесть праведников не являются копией один другого; они берутся из разных мест: из глубин моря, из скал пустыни, из цветущей долины. Есть праведники горы Синай, на которой была дарована Тора. Но она не сохранила свою святость. Гора, которая сохранила святость, – это гора Мория. Гора, которая начинается с самопожертвования отца и сына, рыдающих вместе; с того, что я отдаю всего себя Всевышнему. Частью этой горы был рав Левин.

"Есть Тора письменная и Тора устная, – сказала Геула Коэн. – Рав Арье не мог целый день сидеть над Талмудом в то время, когда снаружи раздаются крики о помощи. Он торопился навстречу этим голосам: стонам прокаженных за стеной, вздохам больных, крикам женщин, подвергающихся побоям. Но у него хватало времени и на то, чтобы веселиться на свадьбе, быть сандаком еще одного еврея, пришедшего в мир, и прижать сироту к своему сердцу. В любую минуту он был готов прислушаться к голосу заключенных членов подполья, которые взывали к нему из-за тюремных засовов и решеток. Никто не назначал его их раввином. Его выбрали сами заключенные. Когда журналист Дан Маргалит, ведущий вечер, спросил члена Аганы Шрагу Директора, чувствовали ли они, секулярная, по сравнению с Эцель и Лехи, организация, чужеродность рава, который неожиданно вошел в их жизнь, тот ответил: "Мы были группой заключенных, принадлежащих к Агане, Пальмаху и Хиш (полевым ротам). Большая часть были членами кибуцев, были среди нас даже члены А-шомер а-цаир. Но как только наступала суббота, ребята надевали кипы и шли встречать рава, ибо все мы чувствовали его особенность и его любовь, которую он изливал на нас". "И все же, – упрямился журналист, – не говорили ли члены А-шомер а-цаир, что, они, оставившие веру, не хотят его видеть? Ведь можно было не видеть его". "Удивляет меня твой вопрос, – ответил Директор и объяснил: Безграничная любовь ко всем была заключена в нем, и это то, что притягивало и нас, – его тепло. Он чувствовал себя посланником, заботящимся о заключенных, призванным оказать им поддержку". Насколько эти посещения рава были важны для заключенных, можно понять из рассказа, который прозвучал в тот вечер дважды. Заключенные не считали дни недели по их названиям: первый день, второй день. Их счет звучал иначе: "день после посещения рава, два дня после посещения рава" и т. д. – и так до "дня перед посещением рава".

Как уже было сказано, рава Левина называли "раввин заключенных". Но на этом вечере было рассказано и о его посещениях больницы для прокаженных. Каждый субботний вечер, после того, как выяснял у старшей сестры, у кого из больных не было посетителей, он начинал свой обход именно с них. После Шестидневной войны рав Левин много времени проводил, посещая раненых солдат Армии обороны Израиля. Один из раненых спросил: "Откуда ты меня знаешь?" Ответил ему рав: "Разве мы все не стояли у подножия горы Синай во время дарования Торы?". Его уважение к солдатам и офицерам было безграничным, и когда представители армии обратились к нему с просьбой взять на себя обряд бракосочетания, он не мог им отказать. Даже в очень пожилом возрасте он продолжал исполнять заповедь "веселить жениха и невесту", вступающих в брак где-то там, в военном лагере. Рав всегда находил время для посещения людей, находящихся в трауре, чтобы принести им слова утешения. А его благоговейное отношение к тем, кто погиб в войнах Израиля, не поддается описанию. Он говорил: "Святые они, даже ангелы небесные не могут находиться в их присутствии". Его дела и поступки были известны многим, но когда глава иерусалимского муниципалитета пытался уговорить его дать согласие на получение звания "Почетный гражданин", он отказался. Он жил в бедности, никогда и ничего не брал для себя лично, был необыкновенно скромен и бежал от всякого почитания. В заключение вечера Геула Коэн сказала: "Рав Левин не оставил после себя "Все сочинения:", он оставил нам "все поступки" – все свои хорошие дела, дела будничные, которые продолжают жить среди нас как сказка".

Перевод Л. Мешковой