Перед тем, как взять билет на автобус «Киев – Глухов», я пыталась проговорить для себя цель своей поездки. В истории Холокоста все листы написаны кровью, искалеченными судьбами, страхом евреев и молчанием советской власти, всячески избегавшей этой темы. Но и сегодня, несмотря на массу публикаций в еврейских изданиях, точка поставлена быть не может. Осень в этом году в Украине на удивление теплая.
Осенние праздники привели душу в состояние равновесия. Но когда они закончились, мысль о предстоящей поездке, которую я почему-то откладывала многие годы, натянула в душе какую-то струну и не давала покоя. Я иногда вспоминаю детство. Мне говорили, что евреи не могут отмечать День победы, потому что они не воевали. Я плакала, жаловалась маме и говорила, что это ведь неправда. Воевал брат моей бабушки Зяма и все его братья. Уйдя из Киева на фронт и будучи дважды ранен, он все же выжил. Только в Киев не смог вернуться, его не пустили местные партийные чиновники, занявшие его квартиру на Подоле. Мама утешала меня, утешала и бабушка Туся: «Не плачь, мы, евреи, не совершали подвигов». И рассказывали мне шепотом, как ели картофельные очистки в эвакуации, как прятались и чудом остались живы, как ей, еврейке, да еще и жене репрессированного, удалось выжить и спасти трех своих детей.
Я еду в Глухов, в город, где родилась моя бабушка Эстер, в город, в котором в 1942 году было расстреляно около двух тысяч евреев. Я еду, чтобы произнести вслух имена моих родных и написать, как «не воевали» евреи и как они не «совершали подвигов».
До революции Глухов был центром Левобережной Украины, где проживало 18 тыс. человек, из которых 6 тысяч (и это только по официальным данным) составляли евреи. В городе было много торговых и ремесленных лавок, евреями были половины купцов Глухова, и они очень существенно пополняли казну города. Фотографы и учителя, врачи и адвокаты, булочники и лудильщики, портные и разнорабочие – все они, жители «черты оседлости», были настоящим фундаментом экономики.
Мой прадед Лев, его брат и Лазарь Месежниковы были торговцами и владельцами достаточно известных в Глухове лавок. Семья имела два дома, которые сохранились до сих пор. У прадеда было одиннадцать детей. Все они читали Тору и собирались в Златоверхой синагоге на Киево-Московской улице (теперь она носит имя Шолом-Алейхема). После революции евреям-обывателям было особенно трудно. Деникинские погромы 1919 года нанесли еврейскому населению жесточайший физический, моральный и психологический ущерб. Моим предкам удалось тогда выжить. В двадцатые годы моя бабушка уехала в Москву, где поступила во второй Московский университет. Месежниковы, словно предчувствуя будущее, по мере возможности отправляли из Глухова своих детей. А в конце двадцатых, согласно постановлению ВЦИК, большинство евреев было лишено избирательных прав (список хранится в историческом музее Глухова). Там есть фамилии и моих родных. Те, кто был лишен избирательных прав: торговцы и так называемые «служители культа» – позже стали объектом сталинского террора. В 1937 году была расстреляна родная сестра бабушки Фаина (врач по профессии) и ее родной брат, раби Савелий. Три синагоги, которые были в Глухове, прекратили свое существование. В знаменитой Златоверхой хоральной синагоге разместили городской архив, две другие были просто разрушены. А потом началась Отечественная война.
В июле-августе 1941 года немцы уже подступали к Глухову. Приказ об эвакуации был отдан слишком поздно. 27 августа под бомбежками глуховчане пытались эвакуироваться. Но это удалось сделать далеко не всем. Перед тем, как немецкие захватчики вошли в город, была сожжена Златоверхая синагога, и все архивные материалы, хранившиеся в ней, сгорели. Очень многие еврейские семьи, особенно те, кто помнил Первую мировую войну, отказывались верить слухам о немецком варварстве. За свое неверие они заплатили жизнью. Сразу же с приходом немцев одно из городских зданий было занято гестапо. В Глухове карательные операции были как демонстративными (т. е. проводившимися публично и днем), так и ночными. В темноте вывозили по 50-100 человек в глуховский пригород Борок и расстреливали, сбрасывая тела в ямы, которые накануне были вырыты евреями, украинцами и русскими. Семью портного Хайтмана (одним из членов которой была его четырнадцатилетняя дочь) повесили прямо на центральной площади – в назидание тем, кто отказывался работать на немцев.
Мои прадед и прабабушка были людьми больными и немощными, оба не могли ходить. Перед тем, как их увели в Борок, прадед смастерил тележку, на которой собирался везти жену, надеясь, что сам он – хоть и через силу, но дойдет. Они шли ночью через весь город с внучкой Лизой, дочерьми Хаей и Рахиль. По этому четырехкилометровому маршруту ежедневно уводили еврейские семьи. По пути люди бросали пуговицы, медальоны, носовые платочки, чтобы по ним хоть как-то можно было узнать, кого увели на этот раз. По разным источникам, в Борке под Глуховым было расстреляно от 800 до 2 тысяч еврейского населения.
В Сумской области в то время активно действовали партизаны. Среди них было много евреев. Немало из них геройски погибли – совсем юные молодые люди и девушки: Воловик, Брук, Цимерман, Красовицкий и многие-многие другие, «не совершавшие подвигов». Оккупация продлилась до 1943 года.
Стремительное наступление Советской армии помешало нацистскому плану полного сожжения города. После войны уцелевшие евреи вернулись в Глухов…
Эпилог В Борке только в 1995 году на личные средства граждан США, бывших наших соотечественников, был установлен памятник с мемориальной доской «Евреям г. Глухова, погибшим в Катастрофе». За это время памятник дважды осквернялся местными вандалами. В настоящее время глуховская еврейская община насчитывает около 100 человек. Эта цифра уменьшается с каждым годом. В городе нет ни одной синагоги.
