Первый вопрос, который человек задает сам себе, всегда на первый взгляд предельно ясен: «Услышит ли меня Всевышний?». И когда ты не знаешь слов на иврите, но понимаешь их музыку и ритм, задаешь себе следующий вопрос: «Поймет ли меня Всевышний?» Человек всегда сложен и неоднозначен. Сегодня он молился, вчера не получилось (было много работы и других дел), что будет завтра – «доживем до завтра – увидим». И так каждый день, в суете, в сутолоке большого города, абсолютно равнодушного к твоему мироощущению и к твоим поискам смысла. Зачастую не надо его искать хотя бы потому, что есть порядок. Порядок и закон – вещи суровые и незыблемые. Они озвучены и записаны в десяти заповедях, чти их и соблюдай.
Казалось бы, что может быть проще. А что же человек, Его творение? Он задает себе вопрос «должен или нет» и не сомневается, что этот вопрос корректен. Свобода выбора – вот что детерминируется Торой. Извини, дорогой, выбирай сам.
Молитва – это твой прорыв к вершинам в самом себе, в пути к самому себе и от себя к Нему. Делай этот выбор – и будет ответ на вопрос. Когда приходит из школы моя маленькая дочка и поет « Барух Ата Ад-най Элокейну Мелех Аолоам…», она не спрашивает меня, должна ли она или не должна молиться. Я вижу, как ее огромные карие глаза становятся невероятно красивыми и я понимаю, кто сделал меня счастливой. Разве я могу после этого задавать себе подобные вопросы?
Молитва – это совпадение пространств. Пространства твоего (у всех оно разное), с пространством Его. Чем больше внутри тебя, тем больше Всевышний вмещает в себе тебя. Как увеличить это пространство? Молитвой. Вот она – утренняя, вечерняя, в праздники и Шабат. Никто никому ничего не должен. Этот глагол из другого ряда и мы ищем слово, которое соответствует нашим мирам. Молитва – это совпадение Его мира с твоим.
Разве шесть миллионов евреев, которые во Вторую мировую войну шли в газовые камеры с сидурами, разве они кому-то что-то были должны? Это мы им должны сегодня, праведникам, увеличившим наше духовное пространство. Молитва – это ключ от нашего дома, но мы его теряем: то не поможем найти, то не хотим искать. Но ведь все и так открыто…
Есть особый магнетизм еврейской молитвы. Она внезапно начинается речитативом кантора, а когда заканчивается, не сразу могу сообразить, где я. Просто молитва – это тоже бесконечность, ибо времени у молитвы нет.
Нет в иудаизме такой лазейки, в которую тебе удастся проскочить незаметно.
К тебе неравнодушны, пока неравнодушен ты сам.
Молитва – это море Израиля, его горячий воздух, звезды, рассветная тишина. Молитва – это мамино картавое «эр», ее слезы, и грустные глаза еврейского народа.
«Барух Ата Адонай Элогейну Мелех Аолам, Ашер Кидшану Бемицвотав Вецивану Йом Тов».
