В 1985 году обратилась ко мне группа еврейских студенческих лидеров из Канады и США с предложением предпринять какую-нибудь акцию для спасения советских евреев.
К тому времени я – после своего 11-тилетнего заключения в ГУЛАГе – уже четыре года жил в Израиле. Но друзей своих не забывал. Поэтому и согласие было быстрым: конечно, выезжаю на акцию.
Замысел был прост. В Швейцарии должна была состояться «встреча в верхах» между Горбачевым и Рейганом. Будут дружить. Вот надо им это веселье подпортить – чтобы не забывали о советских евреях.
Собрался быстро, приехал в Женеву. Студенты были уже там. Обсудили, что можно предпринять и решили провести демонстративную сидячую забастовку в представительстве «Аэрофлота» – мол, вот на этих самых самолетах и возите евреев свободно и без арестов в Израиль.
Как человек опытный, я провел предварительную проверку этого представительства. Оказалось – никаких проблем. Вход свободный, не проверяют – непуганые, значит. Советские стюардессы сидят далеко от входа, не помешают. На всякий случай приказал своим студентам, чтобы шли один за другим, гуськом. Я же войду первым и буду держать дверь. С прессой проблем не было: сообщили им, что будет что-то интересное.
К утру все было готово.
В назначенный час заскочили в «Аэрофлот» и уселись на полу. Мы все облеклись в талиты, а рав Ави Вайс, который тоже был с нами, стал трубить в шофар. Такие долгие, берущие за души звуки. За окнами конторы демонстрировали швейцарские евреи с лозунгами «Отпусти народ мой». Я вскарабкался на стену и сорвал портрет Ленина. Вместо него пристроил в рамку портрет Анатолия Щаранского, который тогда еще был в тюрьме. («Нью-Йорк таймс» на следующий день дало эту фотографию на первой странице.) Было весело, мы пели израильские песни. Камеры стрекотали.
Стюардессы в начале немного перепугались, но мы их успокоили: это не захват, а мирная манифестация. Все же они куда-то позвонили… – и приехали здоровенные мужики в кожаных плащах. Я такие морды помнил еще по ГУЛАГу. Но здесь они вели себя вежливо: только не настойчиво попытались потащить по полу – не получилось. Я им даже спел песню о Воркуте: «… вниз по Печере–реке баржи плывут в туман. В трюмах у них з\к желтые, как банан» и так далее. Это им уже совсем не понравилось, и они вызвали полицию. А нам это только и нужно. Ведь телевидение любит «экшэн».
Слышим – сирены. Ворвались в помещение. Кричат нам что-то по-немецки. Жестокие, наглые. Дышат алкогольным перегаром. Мы не подчинились. Тогда они стали хвать по – двое и волочить к воронкам ихним. Ну, конечно, телекамеры работают, и все мы кричим диким криком: «Освободить советское еврейство!» Прозвучало неплохо. Наши родственники из Лос-Анджелеса как увидели по телевизору, сразу позвонили жене: «Йосефа арестовали в Женеве. Что делать?»
А нас тем временем – в местную тюрьму. И сразу начинается известная мне церемония – допрос, обыск.
Конечно же, я захватил с собой талит и тфилин – кто знает, сколько сидеть. И вот при обыске ихний мент мои тфилин хватает:
– Что это такое?
Ну, я ему культурно по-английски разъяснил, что это священная вещь, и руками лапать не положено. И потащил к себе. В нем кровь немецкая, видно, заговорила. Схватил тфилин мои, гад:
– Не положено.
– Это что значит «не положено»? Вы что Советский Союз здесь представляете? Я на тебя в суд подам.
Сработало так же, как и на советских надзирателей, когда права качаешь: еще больше рассвирепел и хвать у меня кипу – проверяет подкладку.
– Это что еще такое? А-а-а, религиозный предмет – не положено!
И стал срывать кипы у моих студентов.
Те – в глубоком шоке: у них такого ни в Америке, ни в Канаде не бывает.
А мне все это живо напомнило мордовские лагеря, когда за нами гонялись надзиратели, отбирая кипы, которые я шил из тряпочек. Там не сдался, а здесь – тем более. И прямо, как стоял, рванул на себе рукав рубахи – чтобы и на минуту не быть без кипы. Оторвал рукав, порвал его на половину, у полученного лоскута накрутил узлы по углам – и на голову. Студенты сперва стояли, пораженные, а потом тоже стали рвать рубахи на кипы. Знай наших! Советская школа крепкая, не подвела.
Сразу же и голодовку объявил: в тюрьме – как в тюрьме. Уж больно эта немецкая тюрьма беспределом попахивала. Требую тфилин. Требую встречи с израильским послом. И давайте мне суперкашерную пищу, а другой и в рот не возьму.
Тут, конечно, я получил море удовольствия. Ведь в советской тюрьме проси я израильского посла – кто бы меня послушал. Еще бы и в дурдом закатали. А тут – на полном серьезе. Правда, поначалу было довольно кисло: как только запихнули в камеру, и железная дверь захлопнулась за мной – я понял, что нет разницы между тюрьмами. Стал стучать в дверь:
– Веди к начальнику!
Бесполезно. Никто даже и не подходит. И тут меня такая грусть охватила: снова в тюрьме!
Стал молиться. Сперва минху. Потом, когда уже стемнело (нас с утра взяли), стал читать аравит (вечернюю молитву).
Только наутро дела стали двигаться. И действительно, пришел израильский консул. Выдали тфилин. Эх, какое же это счастье, что я гражданин Израиля!
Из Швейцарии меня, конечно, изгнали и внесли мое имя в свои черные списки. Но студенты этот случай крепко запомнили и теперь рассказывают своим детям, чтобы помнили: мы, евреи, – народ жестоковыйный.
Демонстрация в помещении "Аэрофлота"
