Когда в конце 70-х годов я сидел в советском лагере за сионизм, какое-то непродолжительное время цензура пропускала к нам письма из Израиля. Советские «правоохранительные» органы тогда еще не догадались, что посылка писем израильских школьников была организована активистами борьбы за свободный выезд советских евреев в Израиль, которые хотели поддержать нас духовно.
И вот в, одном письме я получил засушенные цветы — РОЗОВОГО и белого цвета с еще сохранившимся желто-махровым пестиком. Я не любитель цветов — посмотрел и положил между страницами книги.
Прошел год. И кто-то мне написал, что приближается новый год деревьев — Ту би-Шват (15-й день месяца Шват) — праздник, связанный с Землей Израиля, с ее природой. Ну, понятно, на горах Урала в это время (февраль) только снег на деревьях и на земле, о каком оживании природы тут говорить. И так мне грустно стало от того, что я этот праздник никак не могу отметить. А срок еще тянуть долго…
И еще написали мне в письме из Израиля, что в этот день фрукты разные едят — ну там инжир, финики, виноград, и еще какую-то экзотику. И вдруг меня осенило: ведь и у меня эта экзотика есть — цветы, которые мне прислала израильская школьница. Они, правда, засохшие, но все-таки — плоды земли израильской. Куда же я их засунул? Стал искать. Вот это да! Я, оказывается, спрятал их между листов Агады Бялика и Равницкого, которую мы нелегально, за большие деньги пронесли в зону. Достал я эти засохшие цветы — ровным счетом два, полюбовался еще раз на них, понюхал — нет, не пахнут. И тут с горя, а может быть, и от избытка чувств сказал я браху («благословение») «Ше-а-коль» и зажевал эти цвети, внутренне содрогаясь от сладкого волнения, что в первый раз в жизни ем плоды, которые соки свои впитали из моей родной земли.
Так радостно и волнующе стало на сердце, до желудка этот трепет дошел — и сказал я со слезами на глазах слова, которые в общем-то говорят на Песах: Ле шана а-баа беИрушалаим! («В будущем году в Йерушалаиме!»). Дескать, дай Б-г, чтобы в следующем году я вкушал бы полным ртом соки земли нашей.
Потом долгие годы, пока не выгнали меня из лагеря в Израиль, я вспоминал на Ту би-Шват, как я ел израильские цветы. Безвкусные они были — это правда, но для меня это был неземной вкус, потому что тут любовь была великая.
Потом я читал, что если человек тоскует по своей земле и тяготится разлукой, то он как будто соединяется с ней через незримые каналы, и что бы он ни делал — все это проходит через Эрец Исраэль. И даже плоды чужой земли, например, превращаются для него в плоды земли родной. Но со мной такого чуда в Гулаге не произошло — плодов кто тебе там даст, даже чужих. А вот в Израиле я принципиально покупаю только израильские фрукты, а на чужие даже смотреть не хочу. Я вспоминаю цветы, съеденные в зоне, и упиваюсь соками Земли жизни.
