«Никогда не говори, что выхода нет,
Даже если голубое небо затягивают черные тучи.
День, о котором мы мечтаем, непременно придет.
Наши шаги отзовутся эхом: мы здесь!»
Гирш Глик, «Не говори «никогда».
27 нисана (19 апреля по общепринятому календарю) исполняется 60 лет со дня начала восстания в Варшавском гетто.
Восстание в гетто стало крупнейшим еврейским восстанием за годы Катастрофы: почти двадцать дней понадобилось железной машине фашистской Германии, чтобы расправиться с сопротивлением нескольких тысяч человек, все вооружение которых состояло из одного пулемета, нескольких пистолетов и самодельной взрывчатки. Весь захват Польши продолжался меньше…
Гетто перестало существовать значительно раньше, чем огонь, бомбы и бульдозеры сравняли с землей последний дом в варшавском районе Муранов. Оно перестало существовать 19 апреля 1943 года, в тот момент, когда первые бутылки с зажигательной смесью полетели в немецкие бронемашины, въехавшие в гетто, чтобы начать очередную карательную операцию; когда под очередью единственного еврейского пулемета, добытого бойцами Еврейской боевой организации, легли на мостовую первые эсэсовцы. Когда запылал первый дом… В этот момент гетто перестало быть гетто, поднялось над своим местом и временем, стало символом и знаком – навсегда.
Фашистам было важно не просто физически убить евреев, но и покорить их, сломать духовно. В этом заключалась одна из основных функций гетто: превратить людей в животных, довести до последней ступени унижения – и только потом убить. Гетто как явление просуществовали еще почти 2 года после осени 1941-го, когда немцами было принято «окончательное решение» об уничтожении всех евреев – отчасти потому, что было технически невозможно одновременно уничтожить столько людей, отчасти же именно ради сохранения этой изощренной машины унижения и обесчеловечения.
За три года существования Варшавское гетто не раз меняло свое лицо: от изолированного, но вполне сносного для жизни еврейского района – до обугленных развалин.
Здесь было многое.
Была отчаянная борьба за жизнь, когда казалось, что войну можно будет переждать и пережить: дети-контрабандисты, черный рынок, побеги «на арийскую сторону». Были трамваи, помеченные звездами Давида, которые везли рабочих на фабрики, где немецкие фабриканты использовали их рабский труд. Были рестораны и кабаре на улице Сенной, где балерины танцевали канкан в то время, когда в другой части гетто уже перестали убирать с улиц трупы. Были немногие поляки, которые евреев прятали, и многие, которые выдавали – за деньги или из чистого энтузиазма. Был председатель юденрата Адам Черняков, который пытался вести «политическую торговлю» с фашистами и пустил себе пулю в висок, получив приказ отправить в Треблинку все детские дома и школы. Был Генрик Гольдшмидт (Януш Корчак), который отказался от предложенной ему жизни и ушел в газовую камеру, держа за руки своих подопечных – детей из сиротского приюта. Были тысячи, десятки, сотни тысяч людей, которые терпели, ждали, надеялись, выпрашивали работу, прятались, убеждали друг друга, что от восстания станет только хуже, – и в конце концов молча уходили на Умшлагплатц, страшный перевалочный пункт, единственная дорога откуда вела в печи Треблинки и Освенцима. Ни у одного человека на земле не было и нет никакого морального права оценивать поступки этих людей, гадать, что им следовало делать, заблуждались они или были правы, можно ли было поступать иначе. Все они погибли смертью праведников. Выбор, стоявший здесь – выбор между смертью героя или мученика.
Организаторы восстания выбрали первое.
Варшавское гетто… Здесь была создана невероятная, сюрреалистическая реальность, похожая на жестокую компьютерную игру, созданную чьим-то больным воображением. Здесь было извращено само понятие «жизнь»: то, что называли здесь жизнью, неминуемо вело к смерти.
Сегодня, идя по улицам Варшавы, прохожий глядит на серые однообразные новостройки и зияющие дыры пустырей между домами. Здесь находилось гетто. Сегодня о нем напоминают только названия улиц: Заменгофа, Налевки, Мурановская… Даже сетка улиц проложена заново: после окончания войны территория гетто представляла из себя пустыню без единого целого строения, и старая разметка улиц просто утратила смысл. Все, что осталось – серые камни с выбитыми надписями, напоминающие о том, что происходило здесь в те дни.
В те дни здесь стоял дом, где Мордехай Анелевич в 1942 году созвал первое собрание Еврейской боевой организации. Тогда ему, активисту молодежной организации «Шомер а-Цаир» («Юный страж»), было 23 года. Когда он погиб – 24. Большинство его соратников по оружию были еще моложе. Боевая организация, готовившая восстание, объединила людей, которые до войны относились к различным политическим движениям и с трудом находили общий язык: левых и правых, сионистов и социалистов, рабочих и интеллигентов. Всех их объединяла общая вера в то, что лучше погибнуть с оружием в руках, подобно воинам Бар Кохбы, чем ожидать гибели молча.
Фондаминьский, Левантовский, Антек, Любеткин, Тененбаум, Левин, Рингельблюм… Сотни и тысячи других, безымянных еврейских героев. В те апрельские дни 43-го года они бросили вызов фашизму, не имея шансов на победу – ради того, чтобы умереть свободными людьми. Почти безоружные, они неделю не давали гестаповцам захватить гетто. Каждая стена стала баррикадой, каждый подвал – очагом восстания. Немцы сожгли гетто, вытравили людей огнем и дымом, разрушили все до последнего камня. Восставшие проиграли – и победили навеки. Наступило прозрение: побеждает не тот, у кого больше патронов, а тот, у кого выше сила духа. Подвиг героев гетто стал знаменем, которое незримо стояло перед глазами еврейских бойцов Войны за независимость, Шестидневной, Йом Кипура.
«Варшавского гетто больше не существует» – рапортовал Гиммлеру генерал Юрген Штрооп 16 мая 1943 года. По иронии судьбы, в словах злодеев (да сотрутся навек их имена) зачастую присутствует внутренний смысл, которого сами они в свои слова не вкладывают. Варшавского гетто не существует – оно стало невозможным как явление, как идея. Никогда больше не может и не будет существовать в мире места, где 500 тысяч евреев жили бы, запертые каменными стенами, в ожидании неминуемой смерти. Единственный пулемет Мордехая Анелевича сообщил всему миру: эре, когда еврея можно было убить, безвозвратно пришел конец.
Артобстрел одного
из последних оплотов
защитников гетто
Спасаясь от облавы
