Часть 1: Римляне
Я пишу эти заметки по вечерам. Поднимая глаза от компьютера и глядя в окно своего нового жилища – вагончика-каравана в поселении Бейт-Эль – я вижу вдали силуэты мечетей Рамаллы. Наш караванный поселок находится на холме, в стороне от центра поселения, и появился всего четыре года назад. Во всем поселении Бейт-Эль живет около тысячи семей. Не смейтесь. Тысяча религиозных семей в Израиле – это почти девять тысяч человек. Семью детьми в Бейт-Эле не удивишь. Жители «центра города» сочувствуют, спрашивая, как же мы добираемся пешком до синагоги, магазина и детского сада – целых десять минут ходьбы. Я смеюсь про себя, вспоминая субботние походы из дома в синагогу, час пятнадцать пешком в одну сторону. Тем не менее, наш холмик с караванами считается чем-то вроде хутора.
Сегодня мне захотелось написать не о том, как я приехал, а о том, как я уезжал.
…Когда по окончанию Шабата я приехал в киевский аэропорт, регистрация на рейс в Тель-Авив почти заканчивалась. Мои чемоданы разлетались на ходу, дети разбежались по залу, провожающие нервно хватались за часы.
И вдруг меня охватило безудержное веселье. Это было похоже на радость туриста, который бесконечно шел в гору с тяжелым рюкзаком, а теперь добрался до перевала и видит перед собой спуск, ведущий к морю. Я остановил тележку с чемоданами (одну из пяти), купил в автомате кофе, достал фотоаппарат и стал упрашивать друзей сфотографироваться вместе на фоне разбросанных вещей. Мне было настолько весело, что это заметил таможенник, нетерпеливо постукивавший пальцами по стойке.
– Пассажир! Вы лететь вообще собираетесь?!
Собираюсь, собираюсь – прячу фотоаппарат. Вот, товарищ, держите, все, что полагается – наши билеты, паспорта и стопка справок о том, что я и моя жена ничего не должны стране, которую покидаем: ни армии, ни налоговой, ни министерствам, ни ведомствам…
– ПМЖ? Что, настроение хорошее? Вы чему радуетесь – что с Украины уезжаете?
– Нет, – говорю я ему. – Я радуюсь, потому что закончилась история, которая продолжалась две тысячи лет.
Он не понял смысла – но суть понял. И эта суть заставила его отвести взгляд, не вглядываясь в документы, шлепнуть печать и махнуть рукой вглубь зала. – Проходите побыстрее…
Подумать только – две тысячи лет, тридцать сроков человеческих жизней, шестьдесят поколений!
Почти две тысячи лет назад по моему городу (Йерушалаиму? Тверии? Явне?) прошли хмурые римские солдаты. Они закрыли мои дома учения, срубили мой виноградник, сожгли мой Храм. Я столько раз узнавал их потом, этих римлян, – среди крестоносцев на средневековых гравюрах, среди германских фельдмаршалов и голливудских актеров, среди людей в метро, которые недоверчиво и настороженно заглядывали в книгу на иврите, которую я читал, стоя в вагоне.
Между мной, глядевшим на разоренные города Иудеи, и мною нынешним – многие десятки поколений, проживших под стальным прессом их холодных статуй, их мечей и доспехов, их стадионов и тюрем, их газет и фильмов. Здесь, в аэропорту, замыкается круг. Садясь на самолет с билетом в один конец, я говорю римлянину: ты проиграл. Я не забыл, не изменился, не переоделся, не исчез. Смотри, римлянин, вот мой двухлетний сын пытается схватить пухлую таможенницу за ногу. Его зовут Акива – в честь того казненного мудреца, который много веков назад засмеялся, глядя на лису, выбегающую из-под руин Храма. «Почему ты смеешься, Акива?» – спросили его мудрецы. – «Я смеюсь, – отвечал рабби Акива, – ибо если так точно сбываются пророчества, говорящие о разрушении, – как велико будет исполнение пророчеств, говорящих о грядущем избавлении! Ведь сказано – наказывающий детей за проступки отцов до третьего и четвертого поколения и помнящий добро на тысячу поколений!» Мой сын – исполнение этих пророчеств.
Новая жизнь? Мне кажется, что нет никакой новой жизни. Мы просто вернулись к тому, что было всегда. Прошло несколько месяцев, и все важные дела, вселенские проблемы и великие свершения, которыми жили двадцать восемь лет – простите, тысячу девятьсот сорок пять лет, – начинают тускнеть, покрываются тонкой пеленой тумана. Такой пеленой покрываются воспоминания о летнем лагере к середине октября.
Возвращаемся из пионерского лагеря домой, где не убирали столько времени. Открываем окна. Закатываем рукава. Начинаем наводить порядок.
Поселение Бейт-Эль сегодня: аэрофотосъемка
