И вот некто из сыновей Израиля пришел и подвел к братьям своим мидьянитянку перед глазами Моше и перед глазами всей общины сыновей Израиля, а они плакали у входа шатра собрания. И увидел это Пинхас, сын Элазара, сына Аарона коэна, и встал он из среды общины, и взял копье в руку свою, и вошел вслед за израильтянином в нишу, и пронзил обоих их... И прекратился мор среди сыновей Израиля. И было умерших от мора 24 тысячи. И сказал Б-г Моше, говоря: «Пинхас, сын Элазара, сына Аарона коэна, отвратил гнев Мой от сыновей Израиля, вступившись за Меня среди них, и не истребил Я сыновей Израиля в ревности Моей. Посему скажи: «Вот Я даю ему Мой завет мира. И будет он ему и потомству его после него заветом коэнства за то, что он вступился за Б-га своего и искупил сыновей Израиля» (Бемидбар, 25:6-13) Некоторым кажется, что поступок Пинхаса был жестоким актом насилия над свободой личности. Но, желая выставить в неприглядном свете защитника еврейского народа, они умышленно искажают эпизод нашей истории. Моавитяне и мидьянитяне не просто привели своих дочерей и жен к шатрам евреев на веселый праздник — они воспользовались тем приемом, который часто применяли в древнем мире: лишить войско противника дисциплины и организованности, подослав развратных женщин. И когда в стане противника начиналось безудержное веселье и солдаты забывали об осторожности, небольшой отряд мог привести в смятение целую армию. Можно представить, что стало бы с войском Израиля, только что разгромившим царей Сихона и Ога, если бы поступок Пинхаса не заставил людей очнуться. Вооруженные отряды моавитян ворвались бы в стан евреев и не оставили бы в живых ни одного человека. Вместо того, чтобы учиться у Пинхаса личному мужеству и способности брать на себя ответственность в критической ситуации, многие превращают его в символ нетерпимости, непонимания ближнего и разжигания братоубийственной войны. ...