ПОШЛИ МНЕ ЗНАК

Профиль 97

Люба:

Однажды Филипп мне звонит и говорит: «Мама, у меня облом. Меня не берут в армию. У меня лишний вес. Какие-то 6 кило». Я ему ответила: «Филипп, это не беда. Приезжай, посмотрим, что можно сделать». А что делать? Спускать вес! Иначе для него это действительно был бы «облом». Не идти в армию? В нашей стране?!

Э.Ш.: Где десятки процентов преспокойно не идут…

Люба:

– А я, на примере Филиппа и многих других, убеждаюсь, что наша армия такова: она берет тех, кто хочет в нее идти. Если ты пришел и сказал “у меня болит нога” – то ты не пойдешь или получишь профиль «40», и тебя пошлют работать поваром, на компьютерах, но никак не воевать. Никто не будет придираться, что у тебя на самом деле нога здоровая, никто тебе этого не скажет. А если ты болен или есть какая-то проблема, но ты хочешь быть в боевых частях, тебя, конечно, проверят, тебе скажут все, что нужно, но возьмут. Филипп – ярчайший пример этого. Чтобы получить высокий профиль, он сбросил 24 килограмма. Не 6 кило, чтобы просто пойти в армию, а 24 – и получил профиль 98.

Э. Ш.: Так ведь  максимум – 97…

Люба:

– Ну, я – мама, могу и добавить…

Зеев:

– При этом он загубил себе желчный пузырь, так как все 24 кг сбросил за раз.

Люба:

– В результате ему пришлось делать операцию. На операцию его привезли в 8 утра, а закончили оперировать в 12 ночи, и только в час ночи он пришел в себя. Когда он впервые открыл глаза, после наркоза, к нему подошла сестра и спросила, как он себя чувствует, на что он ответил: «Я себя так чувствую, что лучше бы я себя вообще не чувствовал» – и закрыл глаза. Он уснул, мы уехали из больницы. Наутро приехали его навестить – а он уже сидит в регистратуре и ждет нас. «Все, я выписываюсь. Чувствую себя нормально». Через 4 дня он пошел на гиюс[1]. У него еще были свежие швы, но ему дали 97.

Э.Ш.: А как он стал парамедиком?

Люба:

Когда он окончил школу и должен был вскоре идти в армию, он сказал, что ужасно хочет поступить на курс парамедиков. А поступить туда очень сложно. Набирают 25 человек, отбор очень жесткий. Учебники все на английском. 75 баллов[2] на экзамене – непроходной балл. Для поступления он все делал сам. Я не могу забыть этот момент, когда он позвонил и сказал: «Мама! Меня приняли на курс парамедиков!» Это курс от армии, но он не входит в срок службы. Он очень длинный, второй по продолжительности после курса летчиков – год и 3 месяца.

Э.Ш.: Как Филипп получил второе имя – Файвел-Давид?

Зеев:

Я к нему все время приставал, чтобы он сделал обрезание. И как раз когда я перестал приставать – он решился. Я себе когда-то сделал обрезание в клинике. Когда Филипп решился, ему было 11 лет. Мы пошли куда-то в Геулу[3], в помещение с явными антисанитарными условиями. Нас завели в какой-то сарай. Чикнули. Дали имя Файвел-Давид – в честь прадеда. После брит мила[4] мы купили ему в подарок ролики и поехали домой. И тут он решил поехать на роликах… и поехал. На роликах он катался впервые. Приехал домой, и ничего. Видно, там в Геуле была легкая рука…

Люба:

Филипп не пошел на багрут[5] по литературе, потому что у него было дежурство. Звонит мне его учитель – Дима Копелиович – и говорит: “Почему Филипп не пришел? Он должен был прийти. Поскольку он хороший ученик, пусть пишет контрольную дома: 3 часа, в присутствии родителей». Я дала Филиппу все задания, как положено. Через некоторое время заглядываю в комнату и вижу, что он смотрит телевизор. «Ты что!» – говорю я ему. А он мне: «Не волнуйся, все будет нормально». Некоторое время спустя я заглядываю опять и вижу, что он все еще смотрит телевизор. А в конце трех часов, на мое удивление, он мне протягивает экзаменационную тетрадь и говорит, что он уже все сделал. «На все ответил?» – я спрашиваю. «Кроме трех вопросов» – говорит Филипп. «В конце концов, – говорю я, – не мне тебя учить. У тебя ведь здесь учебник. Открой, подсмотри». А он отвечает с возмущением: «Что?! Это же багрут, ты что?!» Он просто не умел врать.

Спецназ Шхемского округа

Э. Ш.: Где Филипп прошел курс молодого бойца?

Люба:

Про тиронут[6] Филипп рассказывал мало. Он его проходил в танковых частях. Присяга была в Латруне[7]. После тиронута Филипп год служил в Хевроне, возле Меарат а-Махпела[8].

После Хеврона ему дали направление на базу возле Маале-Адумим. Через три дня после этого он мне звонит и заявляет: «Мама, я ухожу из армии. Здесь совершенно нечего делать». Я ему говорю: «Филипп, не принимай скоропалительных решений». Через день он перезванивает и говорит, что действительно поторопился и что он передумал. Но на самом деле он не просто передумал, а написал заявление, чтобы его перевели в Шхем. И его туда,  естественно, взяли. Он работал в Шхеме парамедиком с маглан – частями спецназа Шхема.

Он не рассказывал обычно, что там происходит. Я только помню, как однажды у меня на работе должно было быть очень важное совещание, и я страшно переживала. И пока я готовилась, я вспомнила такую психологическую игру: мать приходит в комнату к своей 16-летней дочери и видет на столе записку: «Дорогая мамочка. Можешь не волноваться, но я ушла из дома. Я ушла не одна, а с моим бойфрендом. Он такой хороший, у него классная татуировка. Мы живем в лесу, у Ахмеда есть грузовик, и мы в нем живем. К нам приезжают все его друзья, и мы здорово веселимся. Не волнуйся. Все хорошо, и скоро у меня родится ребенок. Ты приедешь, посмотришь». Мама, конечно, приходит в ужас, переворачивает страницу, а там написано: «Дорогая мамуля. Прости, что я все это написала. Это все, конечно, неправда. Но я надеюсь, теперь ты не будешь ругать меня за мою теуду[9] с оценками, которая лежит в верхнем ящике стола». Я прокручиваю про себя эту сценку, сидя в автобусе, и вдруг раздается звонок. Так вот, пока я еду на совещание, звонит Филипп и говорит: «Я сегодня не приеду ночевать». «Но Филипп, ты ведь даже постельное белье с собой не взял», – отвечаю я ему. А он говорит:  «Не волнуйся, мне не нужно белье! У нас ночная операция в Дженине». И тут мне все волнения по поводу собрания показалась такой суетой по сравнению с тем, что сын должен ночью участвовать в операции в Дженине…

Это был первый раз, когда он мне об этом рассказал. Поэтому я так страшно переживала. А потом он просто говорил: «Мы сидим в Дженине, и в нас бросают бутылки с зажигательной смесью и камни».

Ливан, десант

Зеев:  

К этому времени Филипп уже служил в цанханим[10] – 98-я бригада, 101-й батальон. Его к ним прикрепили и сказали, что он будет преподавать на курсах для санитаров по повышению квалификации. А он сказал, что не пойдет, если ему не дадут служить в боевых частях. Он добился того, что и преподавал, и выходил на военные операции. Он просто компьютеризировал весь курс и сэкономил время, чтобы выезжать на операции. Филипп не проходил с десантниками тиронут – и тем не менее постепенно прошел все их курсы. Он был лучшим стрелком в отделении и вторым или третьим во взводе. Перед самой войной ему дали разрешение пройти курс прыжков с парашютом, что практически никогда не позволяют прикомандированным солдатам. Только война помешала это сделать.

– Он носил красные ботинки[11]?

– Да, 50-го размера.

Э. Ш.: Как Филипп попал в Ливан?

Люба:

– Друг, парамедик, с которым он учился и который служил вместе с ним в десантном батальоне, погиб. На кладбище Филипп подошел к командиру и попросил, чтобы его отправили вместо погибшего друга. Филиппа сначала не хотели пускать из-за его веса. Он большого роста и к тому же просто толстый. Боялись, что не подойдет. Ведь при первом заходе в Ливан они шли 8 часов. Командир вдобавок сказал, что десантники не признают того, кто не прошел с ними весь курс. Но когда его все же взяли и они вернулись из первого захода, десантники сами попросили, чтобы Филипп их сопровождал каждую операцию.

Он брал с собой как можно больше бинтов и всего прочего. Все знают, что там не хватало еды. Филипп однажды заметил в разговоре, как бы между прочим: «Хавки не хватало».  Хотя фактически они 8 дней были попросту без еды. Несмотря на то, что Филипп не проходил с ними курс выживания в условиях ограниченного запаса еды, – когда они передавали друг другу флягу и каждый должен был отпить по глотку, то Филипп ни разу не взял лишнего глотка и не откусил лишнего куска. В общем – влился в их отряд.

Зеев:

– Я, к своему стыду, был удивлен, что он выдерживает – потому что дома бывало такое, что когда он поднимался по лестнице, у него не хватало дыхалки. То ли мотивация, то ли ответственность заставили его перешагнуть через себя. Я про сына столько всего узнал после его смерти…

Люба:

Он спас огромное количество раненых. Был случай, когда в доме были тяжелораненные, а подойти было невозможно, потому что вокруг стреляли. Филипп подполз к этому дому и в окно вбрасывал морфий и все, что могло хоть как-то временно помочь. Потом он пробрался внутрь и оказывал помощь на месте, пока не прилетел вертолет.

Филипп погиб при прямом попадание ракеты в БТР «Пума». Машина практически сгорела на месте.

Его фотоаппарат мне не передали, а потом один врач из медицинской части его случайно нашел. Фотоаппарат был сломан, и он его выбросил, а карточку сохранил. Очень долго у себя ее держал, а потом проявил и увидел там Филиппа, которого он знал еще до войны. И тогда он мне передал эти снимки.

Зеев: Я бы не хотел, чтобы из воспоминаний о нашем сыне сложился образ какой-то Зои Космодемьянской. Я себя который раз ловлю на мысли, что вырисовывается уж больно идеальная картина. Но с другой стороны, все это правда…

После размежевания

Люба:

Были моменты после итнаткута[12], когда все время возникали споры по поводу армии – служить или не служить после того, как солдат отправили уничтожать еврейские поселения.  Мы тоже отсидели свое в Кфар Маймон[13]. Потом у нас дома часто проходили разные встречи, и в них участвовал Эзра, бывший член ЛЕХИ[14]. Так он говорил: «Армия – это кадош[15]». Он сравнивал ее с Храмом, который тоже оскверняли, но от этого он не переставал быть Храмом.

Я говорила своим друзьям: «Какое право вы имеете предъявлять претензии 18-летним мальчишкам? Вы сами где были, перед телевизором сидели?» Единственный герой во всей этой истории – это женщина Елена[16], которая облила себя бензином и подожгла.

У нас есть близкие друзья, которые после итнаткута, когда в синагоге говорили молитву за благополучие армии, – выходили. Теперь, после Ливанской войны, они уже не выходят.

Люба:

Филипп очень хотел попасть в Польшу. Он поехал туда с делегацией «Красного Маген Давида». А я там была уже после его смерти. Мне позвонили  из армии и предложили поехать. Я тут же согласилась. А потом засомневалась – может, слишком рано. Я стала разбирать вещи Филиппа. Открываю папку, и первое, что вижу – его работа по Шоа, сделанная перед поездкой. Тогда я решилась поехать.

Все произошедшее с Филиппом я считаю на самом деле продолжением войны с нацизмом, неким продолжением семейной истории, истории погибших родственников.

Когда мы были в лагере Биркенау, каждый из нас читал вслух имена погибших из своей семьи. Кто-то прочитал одну фамилию, кто-то вообще ничего, а у меня был целый список в 26 имен. Все по фамилии Муско – кроме двоих родственников по маминой линии. Когда я зажигала там свечи за погибших, я имела в виду и Филиппа, хотя он не погиб в Шоа.

Зеев: Когда пришли сообщать нам о смерти Филиппа, у Любы в руках была папка, составленная ее папой, с именами всех членов нашей семьи, погибших в Шоа. С чего вдруг? Не знаю. Это какая-то мистика.

Э. Ш.: Филипп что-то рассказывал по возвращению из Польши?

Люба:

– Во-первых, надо сказать, что перед отъездом Филипп тщательно подготовился: он знал, кто и где погиб, сколько, в каких условиях… Его очень интересовала история Катастрофы.

                  Карта Ливана

Он привез много фотографий, и отложив из них несколько, сказал мне: «А вот это, мама, тебе смотреть нельзя». Я, естественно, подумала, что на этих фотографиях Филипп с сигаретой или с бокалом вина… Оказалось – это совсем не то. (Он, кстати, никогда не пил, не курил. На вечеринке по окончанию курса парамедиков именно он в конце всех «развозил».)  Эти фотографии вовсе не были какими-то особенными. Но они приобретали все свое значение только для того, кто знал все связанные с ними подробности и кто сам в этих местах побывал.

Знак

Люба:

Эта фотография (см. последнюю страницу обложки) сделана два года назад, когда он выходил из дома. Она как-то не отпечаталась тогда в моем сознании.

Когда Филипп погиб, я все время к нему обращалась, говоря: «Филипп, дай мне знать, что ты в хорошем месте, что ты где-то там». И никакого знака я от него не слышала. Я ждала, что он мне приснится, во сне что-то скажет… И вдруг я посмотрела на эту фотографию – и поняла, что она и есть тот самый знак. Что это фотография от него.