Продолжение. Начало см.
Несмотря на то, что каждая очередная попытка изменить положение рассеянного и униженного еврейского народа, помочь ему вырваться из-под чужой власти и обрести духовную и государственную независимость кончалась неудачей, каждое новое поколение рождало немалое число мечтателей и деятелей, осторожных реалистов и тех, кто готов на авантюру, постоянно искавших пути возвращения на родину для всего еврейского народа. Но вместе с тем у значительной части еврейского населения стран рассеяния вырабатывалась психология жертвы. Это отразилось на национальном самосознании.
Ощущение собственной вины и коллективной ответственности за те преступления, которые народ никогда не совершал, признание нормой своего обреченного состояния стали национальными чертами, которые не изжиты до сих пор и очень мешают построению независимого государства. Многие евреи, подвергаясь гонениям, унижениям и зверским расправам, привыкли к мысли, что у них нет права на существование и сама жизнь дарована им по милости, а значит, в любых отношениях с государством или частными людьми можно выступать только в роли униженного просителя. Такое представление о еврее укоренилось и у притеснителей и палачей.
Не подлежит сомнению, что последние глубокие изменения в сознании и подсознании еврейского народа произошли в период катастрофы. Вторая мировая война укоренила представление, что по отношению к еврею дозволено все и он не протестует, когда его обманывают, грабят, выгоняют из дома. Этот психологический эффект катастрофы, от которого невозможно теперь избавить мировое сообщество, во многом определяет политику по отношению к Израилю на протяжении всего времени его существования.
Он влияет не только на политиков самых прогрессивных и передовых стран, до сих пор ощущающих себя хозяевами евреев, которых они привыкли терзать и мучить, но и на израильских политиков, усвоивших психологию жертвы.
Жертва, обретшая свободу и силу, не знает, как ей быть. Духовный подъем, характерный для момента бунта и восстания, проходит, и когда наступает время принять ответственность за свою дальнейшую судьбу, чувство неуверенности и страха охватывает тех, кто еще недавно шел в бой. По мнению очень многих (хотя далеко не всех) бывших героев, надо подыгрывать врагам, оставаться жертвой и ни в коем случае не демонстрировать свое моральное превосходство.
Мы живем в переходный период, в который должно произойти изменение национальной психологии: необходимость доказывать себе и другим свое право на существование станет пережитком прошлого, препятствующим дальнейшему развитию народа.
И тогда возникнет необходимость моментально сделать следующий шаг и определить свои национальные цели в духовном плане. В течение десятков лет лозунгом израильской дипломатии было: "Мы требуем признания государства Израиль". После того, как его признали, наши дипломаты потеряли ориентацию – ведь чего, кроме признания твоего права на существование, можно еще хотеть, на что еще можно претендовать? Настаивать на том, чтобы уважали, чтобы не оскорбляли национальное достоинство, чтобы не попирали наши интересы они не в состоянии, ибо не могут даже помыслить о правомерности этого требования. Чудо возрождения нации произошло столь быстро, что большинство репатриантов не успело изменить свое мировоззрение, психологию и образ жизни, а значительная часть и не захотела отказаться от того, что привычно. Любой переход связан с печалью, ностальгией и идеализацией прошлого. Но эти чувства не должны мешать человеку, они должны уступить место поиску своего призвания, цели существования и осознанию настоящего и будущего через свое прошлое.
С одной стороны, объявление дня независимости праздничной датой свидетельствует о том, что весь народ признает важность самого факта образования государства Израиль. С другой стороны, отсутствие общепринятых обычаев, которые были бы призваны подчеркнуть значение этой даты, указывает на то, что ни одна из многочисленных групп или общин до сих пор не попыталась ответить на вопрос: в чем заключается дарованная свобода и какие уроки следует извлечь из недавнего прошлого? Праздничная трапеза, превращенная в семейное застолье, не решает проблемы, так как вопрос: "Что делать, о чем говорить, что рассказывать, как благодарить Всевышнего за спасение и собирание рассеянных?" – вопрос этот остается открытым. В первые годы люди спонтанно выходили на улицу, преисполнившись естественной радостью, связанной с живым воспоминанием о прошлом. Но со сменой двух поколений никто (за исключением людей, принадлежащих к национально-религиозному лагерю) уже не выходит на улицу, не устраивает шествия и не танцует на площадях. Некоторые, пытаясь изобрести хоть какой-то обычай, который будет приемлем для всех и станет характерной чертой дня обретения свободы, бьют друг друга по голове пластиковыми молоточками. Трудно найти какое-то особое значение в том странном звуке, который исходит от еврейских голов при ударе пластмассовым молотком. Понятно только одно: звук этот никак не связан с развитием еврейского самосознания.
Создается впечатление, что с огромным числом людей произошло какое-то событие, которое определило их дальнейшую судьбу, но осталось неосознанным и не выраженным словами. Сотни тысяч семей в Израиле не могут осмыслить, что с ними произошло, и они по-прежнему ориентированы на воспоминания о прошлом.
То, что траурные дни (такие, как День Катастрофы – день памяти о 6 миллионах погибших, Йом а-Зикарон – день памяти о погибших воинах) преисполнены содержания и объединяют весь народ, а национальное торжество никак не может обрести своей формы и найти свое выражение, свидетельствует о том, что нашему народу до сих пор легче осознавать себя жертвой, нежели тем, кто одержал победу в справедливой борьбе. Многие евреи, поднимавшие восстания в гетто и боровшиеся с фашистами в партизанских отрядах, перед тем, как пойти на решительный шаг или выйти на опасное задание, оставляли завещание. Наиболее часто в этих коротких записках встречаются два слова: "помнить" и "мстить". Но сегодня, произнося речи в День Катастрофы, главы правительства и другие официальные лица говорят лишь об обязанности помнить. Они забывают, что память – это активный элемент нашей жизни, имеющий отношение к настоящему и строящий будущее, и что для тех, кто страдал, воевал и поднимал восстания, память естественно связана с местью. Возможно, что в наше время память должна сочетаться с чем-то другим. Но в любом случае ее нельзя превратить в нечто похожее на запыленную книгу, которую достают с полки и перелистывают раз в год. Ибо тут же встанет вопрос: "А зачем собственно помнить о пережитых страданиях, унижении и гибели близких людей? Ведь время для того и существует, чтобы излечивать раны". Видя пассивность еврейского народа во всем том, что касается катастрофы, некоторые историки Германии, США и некоторых других стран обвиняют нас в спекуляции своим прошлым. С их точки зрения, евреи постоянно возвращаются к рассказам о катастрофе только для того, чтобы выкачивать миллионы из немцев, наиболее тяжело, по их мнению, пострадавших во время Второй мировой войны. Путь, на который нас вывели повороты истории, – это продолжение дороги, по которой продвигалась к горе Синай толпа бывших рабов. Но в наше время она превратилась в скоростную трассу, пробегающую через туннель, в конце которого брезжит новый свет. Проблема наших дней заключается в том, что, накапливая экономическую и военную мощь, мы задыхаемся от недостатка знаний и понимания, которые необходимы нам как воздух. Если мы будем умножать силы и не поймем самих себя, то плодами всех достижений воспользуется кто-то другой – тот, кто заранее продумает и осмыслит, как использовать усилия тех, кто не понимает своего места и назначения в мире.
Редакция и дополнения – рав Зеев Мешков
Пуримский карнавал в Тель-Авиве, 1955
