Еврейская история устроена таким образом, что явные чудеса постепенно уступают место менее очевидным. Исход из Египта сопровождался явлениями, непостижимыми для человеческого разума. Наказания, обрушившиеся на египтян, были подобны творению мира - разрушалась и создавалась заново каждая из основ мироздания. Расступившееся море было изменением существующих законов природы, а дарование Торы - устранением материальной завесы, скрывающей духовные миры. В период возвращения из Вавилонского плена характер чудес изменился: необычность происходящего не была явной, и требовалась вера и особый дар восприятия, чтобы осознать вмешательство Б-жественного провидения в естественный ход истории. Именно поэтому в период персидского владычества лишь немногие сумели увидеть чудо в неожиданном изменении политики второго персидского царя Кореша (Кира), когда он разрешил евреям переселяться за Иордан (то есть в Землю Израиля) и строить Храм. В дни правления Ахашвероша, когда сыны Израиля были спасены от полного уничтожения, случайные процессы раскрылись как составляющие Б-жественного плана и стали, благодаря Мордехаю и Эстер, свидетельством постоянного действия руки Всевышнего в этом мире для всех поколений. В период восстания Хашмонаев, когда малочисленные повстанцы одерживали одну за другой победы над армией обученных солдат, существовала опасность, что эти события останутся в памяти народа лишь как доказательство мужества и необычной силы духа евреев. И для того, чтобы сыны Израиля осознали военные победы как скрытое чудо, при освящении освобожденного Храма Всевышний дал меноре силу гореть непрерывно на протяжении восьми дней... Создание государства Израиль связано с чудесами, скрытыми Творцом еще более тщательно, чем те, которые происходили в период возвращения из Вавилона или во времена войн Хашмонаев. В этом отношении создание государства является естественным завершением процесса перехода от открытого Б-жественного вмешательства в ход событий к скрытым чудесам. Возвращение народа на Святую Землю и ее завоевание соответствуют главному желанию Творца. А когда действия человека полностью совпадают с Высшей волей, Б-жественному Присутствию не приходится раскрываться через расступившееся море, через воду, текущую из скалы, падающий ман или неожиданно изменившееся настроение персидского царя, который вдруг становится послушным инструментом в руках Провидения, - в этом случае Присутствие Творца проявляется через движения, действия и устремления человека. Когда в сердце борца за национальную независимость загорается желание осуществить именно то, что соответствует плану Творца, он преисполняется новыми силами, а врагов охватывает страх (ибо они чувствуют или ощущают на подсознательном уровне, что Б-г не на их стороне). Кроме того, те, чьи сердца бьются в унисон с ритмом раскрытия Б-жественного желания, часто оказываются в другой плоскости существования: разорвавшийся рядом снаряд не причиняет вреда, а пуля, которая неминуемо должна поразить бойца, пролетает мимо. 3300 лет назад в степях на восточном берегу Иордана, где сыны Израиля остановились, чтобы подготовиться к завоеванию страны, Моше разъяснил народу, что чудеса в Святой Земле принципиально отличаются от всех необычных явлений, произошедших в Египте, в пустыне и у горы Синай. Если о событиях на море говорится: "Б-г будет воевать за вас, а вы молчите", то о войнах за безопасность Израиля сказано: "И будете гнать врагов ваших, и падут они перед вами от меча. И пятеро из вас прогонят сотню, и сто из вас прогонят десять тысяч, и падут враги ваши перед вами от меча" (Ваикра, 26:7-8). Если раньше в критические моменты Всевышний нарушал законы природы, а людям (после того, как они исполняли возложенные на них обязанности и завершали духовную работу, готовящую их к принятию чуда) отводилась роль наблюдателей, то после перехода границ Святой Земли проводником чуда становится активное действие человека. Чудеса, которые происходят во внутреннем мире человека, добавляя ему силы, пугая его многочисленных врагов, уводя от осколка или пули, представляют собой определенную проблему для человеческого восприятия. Человеку трудно осознать, что с ним произошло. Ему кажется, что своим спасением он обязан особой удаче, а причины победы на врагом - его необычная сила и смелость. Этим объясняется настойчивость и многократность предупреждений, с которыми Моше обращается к народу, готовому войти в Землю, где постоянно действует скрытое чудо: не забывайте о том времени, когда Б-жественное Провидение вело вас через пустыню, заботясь о вас и защищая вас так, что Его вмешательство в ход событий было очевидным, и сделайте вывод - Б-жественная воля управляет миром даже тогда, когда это скрыто от человеческих глаз. Иначе "надменным станет сердце твое... и забудешь Б-га твоего... и скажешь ты в сердце своем: "Сила моя и крепость руки моей дали мне эту мощь"" (Дварим, 8:14-17). ...

   Всевышний призывает человека следовать Его путям. Посмотри, как Он проявляет Себя в мире, и постарайся научиться у Создателя: Он милостив, и ты будь милостив. Он судит и наказывает злодеев, и ты установи суды и истреби зло из твоей среды.   Смысл почти всех заповедей Торы заключается в том, что человеку в каждом конкретном случае дается указание, как приблизить свое поведение к тому, что Творец делает в мире.   Мудрецы Торы считают, что посадка деревьев в Земле Израиля - заповедь, исполнение которой (наряду с другими заповедями) создает элемент подобия человека Творцу. ...

    ...

Йосеф Менделевич родился в 1947 г., через два года после Катастрофы и за год до возрождения еврейского государства, на исходе субботы Нахаму. ("Утешайте"), в городе Рига. Назван в честь деда - хасида Нехемьи Йосефа. Через десять лет, в 1957 г. в ходе хрущевской антиеврейской компании был арестован его отец и семья оказалась в тяжелом положении. ...

  Как бы то ни было, возвращение Ури в лагерь сыграло важную роль в моей судьбе. Он готовился к освобождению и был озабочен целым рядом задач, которые предстояло решить здесь, еще до выхода на волю. Во-первых, стоит ли направляться домой, где уже семь лет его ждали родители, и оттуда подавать заявление на выезд в Израиль, или лучше - в Москву, к Иде Нудель, нашему доброму ангелу? А может, к моему отцу, в Ригу? Во-вторых, как собирать и хранить информацию, чтобы вынести ее из зоны? Решили, что к родителям ему ехать не стоит, так как за ним будут следить, заставят жить под наблюдением милиции: дважды в день ему придется отмечаться, и практически он лишится возможности репатриации. Часами мы обсуждали, как лучше всего, пересаживаясь из поезда в поезд, сбить агентов со следа и доехать до Риги. Кроме этих бесконечных обсуждений Ури был занят обработкой собранного материала о положении в лагерях и судьбах заключенных. Этот материал он пересылал в письмах отцу. Смачивая лист бумаги, он накладывал на нее полиэтиленовую пленку и писал. Когда лист высыхал, никакого следа на нем не оставалось. Все это мы с ним проделывали во дворе, сидя на земле и держа в руках письма. Издали казалось, что мы их читаем. Это позволяло вовремя заметить грозящую опасность и спрятать тайнопись. Ури был уверен, что КГБ не знает этого способа - иначе его отец не получал бы все письма. Однако потом выяснилось, что отец их действительно читал, но... в помещении КГБ. Эти заботы настолько поглотили Ури, что он перестал выполнять многие мицвот и даже решил работать по субботам. ...

  По правилам политических заключенных положено этапировать отдельно от уголовных, в условиях более или менее сносных, но нас всех везут вместе. В камеры вагонзака вместо девяти человек загоняют по восемнадцати. Мы с Хаимом оказались в одной из них. Окна закрыты, дышать нечем, накурено. Сели у дверей - все больше воздуха. И сразу окрик: - Евреи уже устроились! А ну, уступи место! Дай тоже подышать! ...

  Итак, предстояли долгие годы в лагерях. Новые перемещения во времени и пространстве выявляли различные стороны моего характера и души. Но мой рассказ - это не столько регистрация событий на нелегком пути в Израиль, сколько история поисков истины и самого себя. История поисков Б-га. Я всегда чувствовал Его присутствие и, как всякий верующий человек, жил в состоянии непрерывного поиска... Я устал от свертков, выпадавших из рук, от духоты раскаленного на солнце воронка. Кислая капуста, которую дали в обед, подавала из желудка тревожные сигналы, а потом и вообще выплеснулась наружу. Голова болела, сердце сжималось. Машина тряслась по Ленинградскому шоссе, вытряхивая из меня остатки сил. В таком состоянии доставили на железнодорожную платформу, прямо к вагонзаку. В узком вагонном коридоре по одну сторону -окна, по другую - решетки. За решетками отсеки, восьмиместные камеры. В каждую набито человек по двадцать. Удушливая вонь - не продохнуть. Сизый дым махорки поднимается вверх, повисает густым облаком. Мне повезло - запихнули в одиночку. Там можно либо стоять навытяжку, либо сидеть полусогнувшись. Я свалился на полку, бросив надоевшие свертки. Отдохнув немного, занялся чемоданом, который папа успел передать мне перед отправкой. По совету опытного зэка, составил список самого необходимого, и папа все в точности выполнил. Настоящее богатство! Котелок на два с половиной литра, десять пачек цейлонского чая, две плитки шоколада, пачка молотого кофе... Белая эмалированная кружка (я и по сей день пью из нее чай в Израиле)... Стальная ложка. Две рубашки и два свитера, огромные кожаные сапоги - вещи незаменимые в лагере. В полотняном мешке два килограмма твердого как камень сахара, восемь книг, но, увы, среди них нет Танаха; а на дне мешка - связка писем. Тюремное начальство не вручало их мне, и только теперь я получил их. Вот это удача! ...

  Я вздрогнул от неожиданности: на противоположной стороне аллеи Герцля, в центре Иерусалима, 20 октября 1981 года стоял и озирался по сторонам мой старый знакомый Леша Сафронов. По всем моим подсчетам получалось, что место ему сейчас за тысячи километров отсюда, в уральских лагерях для политических. Но за Лешей водилась давно уже мне известная способность перевоплощаться - быть одновременно везде и нигде. Тогда, около двух лет назад, возвращаясь тайком с утренней молитвы, я прямо перед собой у лагерного забора увидел Лешу в его линялой майке. Но в тот раз оказалось, что это был вовсе не Леша, а лагерный сварщик, Василий, который по неясной причине позволил Леше принять свое обличье. Можно, конечно, допустить, что в ранних сумерках, да еще без очков я просто обознался. Но теперь, в Иерусалиме?.. Опять видения прошлого? Леша - мой сокамерник. За все десять с лишним лет наших совместных скитаний по лагерям и тюрьмам я так и не мог привыкнуть к загадочности его русско-татарской натуры. Томил он меня ею. Отец наш небесный не случайно поместил Лешу рядом со мной: мне предстояло смотреть и поражаться, как подделка трудно отличима от подлинника, и приложить столько усилий для того, чтобы самому не стать подделкой. Ведь мало решить "быть хорошим" и даже недостаточно иметь силы, чтобы выполнить это решение. Надо еще точно представить себе, каким именно ты хочешь быть. Иными словами, нужно в деталях "вычертить" и "построить" себя. Нужно иметь план храма, который предстоит воздвигнуть в душе. ...Конечно, оказавшись в камере, я первым делом вспомнил о тех, кто сидел в сталинских лагерях до меня. Ведь если они выдержали, то и я смогу!.. Бросившись плашмя на койку, перебирал в памяти всех своих знакомых и забылся в полусне. Очнулся к полудню. Лежу на сыром соломенном матраце, покрытом грязными пятнами. Солнечные блики на черном асфальтированном полу. И снова мысли - как вести себя в непривычных условиях. ...

Мой отец был родом из Двинска - небольшого города, входившего в состав Латвии. Жизнь у отца была нелегкая. Он рос сиротой. Учился в хедере, но продолжать учебу в йешиве не мог, так как нужно было работать и поддерживать семью. Интерес к политике проявился у отца рано. Он был членом молодежной сионистской организации, а в шестнадцатилетнем возрасте вступил в коммунистическую партию Латвии. Двадцатидвухлетнего, его выдвинули кандидатом в парламент. Членство в компартии не мешало ему оставаться евреем: он соблюдал еврейские обычаи, постился в Йом Кипур. Когда в Германии начались преследования евреев, отец в знак протеста бросил бутылку с горючим в окно немецкого консульства в Двинске. За это он мог поплатиться жизнью, и ему пришлось скрываться. В 1938 году, когда вести о сталинском терроре достигли Латвии, отец вышел из компартии, так как был против массовых репрессий в Советском Союзе. С тех пор он ни в какой партии не состоял и занимался лишь профсоюзной деятельностью. Немцы вошли в Двинск вскоре после начала войны. Отец достал телегу и пересек бывшую советско-литовскую границу. Тут, на русской земле, он впервые столкнулся с советской жизнью. Потом отец попал в Казахстан, работал в колхозе, а после освобождения Латвии от фашистов переехал с семьей в Ригу. К тому времени в Риге, знаменитой своими многочисленными хедерами и йешивами, не осталось ни одного еврейского учебного заведения, религиозного или светского. Из всех синагог уцелела лишь одна, да и то потому, что немцы во время войны разместили в ней конюшню. ...

  Вчера при жеребьевке мне, как всегда, не повезло - вытащил полспички. Это означало ночь без спального мешка, на холодной земле. Хорошо, Зеэв дал мне шинель, и я уснул. Спал спокойно, глубоко, без сновидений. Засыпая, даже не подумал о том, что, вероятно, заканчивался мой последний день на свободе, а может, и последний день в жизни. Едва светало... Я проснулся первым, а потом встали все остальные и принялись за дела. Зеэв ушел на станцию - встречать Эдика и Марка с семьей. Израиль, Толя и я занялись рюкзаками, в каждом из которых была дубинка, а в моем еще и кляпы, веревки, топорик и охотничий нож. Двинулись к аэропорту. Стояло прекрасное утро. Прекрасное, но холодное. Чужое утро на чужой земле. Моя земля, заповеданная Б-гом Аврааму и его потомкам, была от меня за тысячи километров. Я всегда помнил о ней. И теперь был полон решимости либо поселиться на своей земле, либо погибнуть. ...