АНГЕЛ 101-ГО БАТАЛЬОНА

Справка: капитан Ави в армии с 1994 года. Служил в Газе, а также в Ливане еще до вывода войск в мае 2000 г.

Ави:

– У коренных израильтян, даже если они сами никого не потеряли на войне, все равно есть родственники, друзья или знакомые, похоронившие кого-то из близких. У меня самого погибло столько друзей, с которыми я воевал бок о бок.

Страшно сказать, но именно это делает тебя частью этой прекрасной страны. Я не хочу, чтобы меня неправильно поняли – этой действительно прекрасной страны!

Родителям Филиппа действительно очень тяжело. Они не понимают, как такое возможно. Всем тяжело в таких случаях. Но они не понимают – как сын вдруг взял и исчез.

Элиэзер Шаргородский: А другие понимают?

Ави: Израильские семьи, как правило, это понимают. Они знают, как гибнут на войне. Мой отец понимает, что я могу не вернуться. Ему больно? Конечно! Но он понимает. Он видел, как люди погибают.

В родителях Филиппа поражает их невероятная сила. В жизни этого не забуду: генерал, командир центрального округа, навестил их в Маале Адумим и спросил, чем он может помочь. Что ему отвечает Зеев? «Я хочу пойти добровольцем в армию, помочь на войне». Он это говорит в разгар войны, через четыре дня после смерти Филиппа. К такой силе духа я просто не привык. Тем более, что он не коренной израильтянин. Он со всем этим не знаком. Откуда в нем такая сила спустя считанные дни после того, как он потерял единственного сына?

Э.Ш.: Как вы познакомились с Филиппом?

Ави: Мы были знакомы почти два года. Он поступил в мою дивизию в качестве парамедика. В нашей дивизии есть только одна боевая бригада – десантная. Большую часть времени он проводил со мной. Он участвовал в боевых операциях в Шхеме, в Рамалле…

Вы знаете, после смерти принято обычно говорить про погибшего, каким он был великолепным и очаровательным. Лично мне это претит. Однако насчет Филиппа – это правда. Я ему звонил в 12 часов ночи и говорил: «Филипп, ты мне нужен в 4 часа утра. Мы выходим на операцию в Шхеме». И он приходил. А мог и отказаться. Он пропускал целые недели работы в Маген Давид Адом, где служил парамедиком. Готов был променять это относительно спокойное дежурство на боевые операции.

Боевые операции, даже до войны, – это тебе не курорт. Сидеть в бронетранспортере, под дождем камней, бутылок с зажигательной смесью, под обстрелом. И все это притом, что он вовсе не обязан был там находиться! Он не прошел боевую подготовку. Да и вообще он был причислен к небоевым частям. Изначально он должен был быть просто инструктором и все.

Э.Ш.: Но он все же прошел подготовку для танковых частей?

Ави: Верно, но это не то же, что пехота. Танкисты проходят подготовку 03[1]. Пехота проходит подготовку 07 – это совершенно другой уровень.

Э.Ш.: Ваши отношения с Филиппом сводились только к тому, что вы приписывали его к отрядам, отправляющимся на боевые операции?

Ави: Мы с Филиппом также разрабатывали различные программы по эвакуации раненых с поля боя. Эти программы требуют немало размышлений. Мы писали инструкции по переправке раненых под обстрелом.

Э.Ш.: Вы, старший офицер, разрабатывали такие вещи с простым солдатом?

Ави: Конечно. У него были обширные знания, накопленные с опытом работы в Маген Давид Адом. Он, так сказать, разбирается в профессиональной стороне дела, а я – в военной. То, что он простой солдат, не значит, что он недостаточно умен для такой работы.

К примеру, в армии есть такое понятие: «цепочка управления происшествием». Помощь, оказываемая раненому в условиях боя, в корне отличается от помощи, оказываемой пострадавшему в автомобильной аварии. В случае аварии ты занят исключительно пострадавшим. В бою – совсем другое дело. Ты действуешь под огнем и, помимо раненого, вынужден одновременно заниматься уймой других вещей. Мы писали инструкции на эту тему. К сожалению, не успели довести работу до конца…

Э.Ш.: Что конкретно имеется в виду под понятием «цепочка управления»?

Ави: Допустим, у нас есть раненый в Шхеме – кто его оттуда вывезет, пророк Элиягу? Понятно: его вывезут на бронетранспортере. А дальше, кто его заберет? Вертолет, скорая помощь? Как произвести перевозку? Как заранее и с максимальной точностью передать необходимую информацию следующим звеньям цепочки?

Э.Ш.: Вы хотите сказать, что до сих пор не были разработаны подобные инструкции?

Ави: Разработана теория в общих чертах. Ее писали в комфортных кондиционируемых помещениях и она не  всегда применима в полевых условиях. Всем понятно, что следует как можно быстрее эвакуировать раненого. А что делать, если ты с ним застрял на 9 часов, потому что вокруг стрельба? И что будет, если ты начнешь его эвакуировать? Ведь вы оба можете погибнуть. Это целая теория.

Все это мы обсуждали с Филлипом. Даже самые, казалось бы, элементарные вещи, например: что парамедик должен положить в свой эфод[2], какие лекарства брать, а какие нет? Обратите внимание, еще до того, как парамедик решает, что ему брать с собой, а что нет, на нем уже автомат, 6 запасных магазинов, тяжеленный пуленепробиваемый жилет, рация, фляги с водой, гранаты и т.д.

Понятно, что Филипп сначала набрался боевого опыта, научился оказывать медицинскую помощь в условиях обстрела, а уж потом мы с ним стали заниматься разработкой инструкций. Мы над этим много работали, а потом началась война в Ливане…

В Ливане

Ави: Первые две недели мы вообще ничего не знали. Войну вела в основном авиация. На этом этапе мне было абсолютно ясно, учитывая, что я не только врач, но и боевой офицер, что я Филиппа в Ливан не отправлю. В Ливане не окажется солдат, не прошедший боевую подготовку по полной программе. Пусть хоть весь мир станет вверх тормашками, но Филипп в Ливан не войдет. Мы пока стояли на границе, и Филипп принимал первых раненых. Затем, мало-помалу, все новые и новые части вступали в Ливан. Два дня Филипп не отставал от меня ни на минуту: «Пусти, пусти. Пусти, пусти. Как это так, идет война, а меня там не будет?».

В конце концов я определил его в одно из медицинских звеньев при 101-м десантном батальоне.

Э.Ш.: Они вступили первыми?

Ави: Сразу после спецназа. В первой волне, можно сказать.

Филипп вступил с ними.

Мне позвонил главный врач батальона и спросил, как я решился послать Филиппа. «Он ведь не пехотинец. Начнут стрелять. Откуда ты знаешь, что он не драпанет?».

Существует огромная разница между боевыми операциями в Иудее и Самарии и настоящей войной в Ливане. Но я Филиппу полностью доверял. 

Во время их первого захода у них был очень тяжелый бой, который сломил сопротивление «Хизбаллы» в области, где они находились. «Хизбалла» потеряла там около 30 лучших боевиков. В этом бою много наших было ранено. Филипп всем оказывал помощь как следует, сохраняя спокойствие, передавая по рации все необходимые сведения.

Э.Ш.: В чем главная трудность для парамедика в бою?

Ави: Ухаживать за раненым – это как раз самое простое. Да и вообще, легче всего – сказать, что необходимо всех раненых немедленно эвакуировать, независимо от степени серьезности ранения. Однако бывает, что условия боя не позволяют эвакуировать вообще ни одного раненого. Поэтому настоящий парамедик – тот, кто, определив степень ранения, может сказать командиру, что с эвакуацией можно повременить: «Ранения легкие или средние, никакой катастрофы не произойдет. Доведите бой до конца, а потом спокойно эвакуируем кого надо». Такое поведение внушает командиру невероятное спокойствие. А то попробуй одновременно и веди бой, и эвакуируй…

Другой, опять же, может сбросить с себя всю ответственность, приказать всех эвакуировать, и пусть командир сам выкручивается.

Э.Ш.: В этом первом бою были тяжелораненные?

Ави: Нет. Но даже определить, что ранение не тяжелое – это само по себе невероятно ценная информация.

После второго захода всех отпустили домой. Филипп же не поехал домой, пока мы с ним не навестили всех раненых в больнице «Рамбам» в Хайфе. В моце шабат[3] , поздно ночью, он прибыл домой, и уже на следующее утро он мне звонит и говорит: «Если что надо, я выезжаю».

В ту минуту никаких планов не было. Десять минут спустя – появились. Я ему перезвонил: «Филипп, приезжай, опять со 101-м батальоном заходим». Он обрадовался.

В третьем заходе Филипп погиб.

Э.Ш.: Согласны ли вы, что в этой войне, быть может, как никогда раньше, истинный героизм проявился не столько в боях с врагом, сколько в операциях по спасению раненных солдат?

Ави: Истинный героизм Филиппа в том, что он пошел туда, куда не был обязан идти. Он вообще числился в других войсках. Пришел и сказал: «Я хочу пойти с вами добровольцем».

В моей бригаде погибло 11 солдат. Все 11 были боевыми солдатами, все срочной службы, все были обязаны там быть. Ни у кого из них не спрашивали, хотят ли они вступать в Ливан или нет. Его же никто не обязал там быть. Он сам это выбрал. И не один раз, а три!

Нельзя сказать, что он находился в сверхопасной ситуации. Но пребывание в Ливане – это всегда опасно. Его готовность быть там, спокойствие, которое передавалось от него командирам – в этом его героизм.

Комбат батальона, к которому я прикомандировал Филиппа, сначала сомневался в нем. Он позвонил мне после первого боя. «Как Филипп?» – спрашиваю я у него. «Просто ангел!» – отвечает он.

Ты не можешь себе представить, какой траур был в бригаде, когда ребята узнали о его смерти. Никто не остался безучастным: офицеры, командиры, солдаты.

Э.Ш.: Ливан сильно отличался от Иудеи и Самарии?

Ави: В Ливане совершенно иная огневая мощь. Разница не так ощущалась на уровне армии в целом, потому что воевала не вся армия, а только отдельные ее части. Но солдаты разницу почувствовали хорошо: быть под артобстрелом, сражаться лицом к лицу с врагом, видеть, как на тебя нападают. Важно понимать, что за последние годы наша армия забыла, что такое быть атакованной. Мы привыкли, что инициатива всегда за нами.

Разница была также и в сроках эвакуации раненых. Это занимало по 9-10 часов. В случае тяжелораненного, за жизнь которого борешься изо всех сил, – 2,5-3 часа.

Э.Ш.: На уровне отдельных подразделений можно сказать, что Вторая ливанская война нас изменила?

Ави: Еще как! Сегодня мы намного сильнее. В начале войны комбриг говорил солдатам, что бригада десантников написала целые главы истории государства Израиль и что сегодня мы начинаем писать дополнительную главу истории Армии Обороны Израиля.

Понятно, что солдаты не знали, что их ожидает. Но приспосабливались быстро. Иначе они были бы вынуждены заплатить слишком высокую цену. Во всех боях с Хизбаллой мы победили. В Марун а-Рас, где сражался спецназ десанта, было убито 26 боевиков Хизбаллы и ни одного нашего солдата. И это при том, что в начале боя их было 40, а нас всего 15.

Э.Ш.: Не говоря уже о том, что бой происходил на их территории, которая знакома им с детства и которую они годами готовили к войне с Израилем…

Ави: Мы превзошли их не только нашим профессионализмом, но и силой духа. Бригада десантников уничтожила в этой войне более 150-ти боевиков Хизбаллы. Ее потери: 11 солдат – все, кроме одного, в результате ракетного обстрела. Когда в тебя стреляют с расстояния 4 километров, мало что можно поделать…

Э.Ш.: Мы были готовы к тому, что у «Хизбаллы» будет такой ракетный арсенал?

Ави: Да. Мы знали, что у них есть ракеты. В танковых частях не знали точно, каким именно видом ракет они располагают. Но нам, в пехоте, все равно, какой ракетой в нас стреляют.

Э.Ш.: Можно сказать, что эта война предназначалась для пехотинцев?

Ави: Однозначно. Это была война пехотинцев.

Самый безопасный способ передвижения – пешком. Даже если в тебя выстрелят ракетой, то пострадают один, максимум два солдата. Хизбалле было невыгодно стрелять в пехотинцев.

Э.Ш.: А если есть опасность, что каждый второй куст может быть заминирован?

Ави: Тогда передвигаешься медленнее, осторожней.

Э.Ш.: Солдаты рассказывали о чудесах, происшедших с ними на войне…

Ави: Все говорят про чудеса. Задним числом многое кажется чудом. Две пули застряли в моем жилете. Да, в самом деле чудо. Я потом сказал в синагоге биркат а-гомель[4].

Э.Ш.: Позвольте задать глупый вопрос. Вы говорили, что у остальных солдат, в отличие от Филиппа, не было выбора – идти на войну или не идти. Но ведь решение идти в цанханим, в десант, было их собственное. Зачем, по-вашему, эти дети обеспеченных родителей, которым ни в чем не было отказа, пошли в войска, где они рискуют жизнью?

Ави: Действительно глупый вопрос. Мой папа, тоже бывший военный, мне говорил: «Знаешь, твоя мама не самая красивая в мире, не самая умная в мире, не самая богатая в мире, но люблю я ее больше всего в мире». У нас нет другого государства, нет другой страны, и то малое, что я могу сделать – это хранить то, что здесь есть: землю, людей, образ жизни, еврейство, нашу веру, наш дух. Ты делаешь это не для того, чтобы похвастаться, какой ты герой, что пошел в цанханим. Никто не идет в цанханим, чтобы похвастаться. Ребята идут потому, что глубоко внутри они ощущают связь с этим народом, с этим государством, с этой верой.

А в чем-то это все же и долг. Но прежде всего, быть в армии – это честь. Раненые требовали, чтобы их вернули на фронт. Филипп  покинул Ливан – мог и не возвращаться. Милуимники[5], которые шли добровольцами – разве они были обязаны это делать?

Э.Ш.: Но ведь не секрет, что порой было ощущение неясности, что сверху поступали противоречивые приказы.

Ави: Это здесь ни при чем. Нельзя забывать, что это война. Неясность есть неотъемлемая часть войны. Это нелегко, но понятно. Никто не может ознакомиться заранее с программой войны.

Сама война была долгом. Враждебное войско ворвалось на нашу территорию, убило 8 солдат, похитило еще двоих – нет более справедливой причины для войны. Необязательно ждать, пока снесут пол-Тель-Авива, чтобы выходить на войну.

Э.Ш.: Не было ли, по вашему, в этой войне излишней «моральности», когда солдаты страдали от нехватки продовольствия, а им запрещали брать продукты, найденные в ливанских домах?

Ави: Нет. Инструкции очень простые: ты имеешь право брать минимум, необходимый для выживания. То, что ребятам сначала запрещали – так это потому, что думали, что скоро  привезут еду. Когда увидели, что еды нет, разрешили брать в домах. Я сам ел эти продукты. Спал я на полу, хотя рядом стояла застеленная кровать. Я не слышал, чтобы наши солдаты хоть раз что-то украли в ливанских домах. Наоборот: заходя в дома, солдаты отодвигали в угол всю мебель, чтобы случайно ее не повредить.

Э.Ш.: Не подвергали ли, по вашему мнению, солдат излишней опасности, стремясь избежать жертв среди гражданского населения Ливана?

Ави: Я не слышал, чтобы мы воздерживались от необходимых мер там, где это было необходимо. Я сам обратился к авиации с просьбой уничтожить дом, где скрывалось большое количество боевиков Хизбаллы, потому что срочно требовалось эвакуировать раненого. Немедленно на дом была сброшена 2-тонная бомба. В 200 метрах от места падения бомбы нас подбросило взрывной волной.

В Айта а-Шаб ранили Вадима, одного из наших солдат. Для его эвакуации мы вызвали два вертолета, которые бомбили все вокруг, чтобы потом специально посланный батальон инженерных войск мог забрать его и вывезти на вертолете.

Э.Ш.: Вы могли бы рассказать об этом подробней?

Ави: Вадим получил пулю в грудь прямо над жилетом. На спине у него была дыра размером с теннисный мячик.

Я был чуть выше дома, где он находился. Спрашиваю: «Где ближайшее медицинское звено?». Мне отвечают: «В доме в 150-ти метрах от Вадима, под начальством доктора Сингера». 150 метров в Ливане – это много, но преодолимо. Я передаю замкомбату, чтобы он открыл путь медкоманде в дом, где лежит раненый. Через минуту прилетают два вертолета и при помощи ракет расчищают медкоманде путь. По дороге замкомбат успевает убить еще троих боевиков Хизбаллы в рукопашном бою. Один из санитаров получает осколок в глаз, и глаз слепнет. В конце концов им удается пробраться в дом, где лежит Вадим. В течение получаса они прилагают все усилия, чтобы его спасти. Пока они заняты – нет смысла  посылать за ними команду для эвакуации. Тем временем в дом, где лежит Вадим, попадают пять противотанковых ракет Хизбаллы. Все санитары одновременно бросаются к Вадиму, прикрывая его своим телом. Все в доме получили осколочные ранения. Через некоторое время я даю приказ батальону инженерных войск начинать движение в сторону этого дома. Тем временем в броневик, в котором находится медицинское звено, попадает ракета. Врач перебирается в другую машину, и они продолжают продвигаться вперед. Во второй бронетранспортер тоже попадает ракета, но и он продолжает движение.

Подъехать к самому дому они не смогли, потому что переулок, который вел туда, был слишком узок для «Пумы». Я передаю санитару Рои (тот, который ослеп на один глаз), чтобы он начал переправку раненого в «Пуму». Все это время стрельба не прекращается. Четверо ребят подхватывают носилки с Вадимом, а санитар бежит рядом и двумя пальцами затыкает его рану, чтобы остановить кровотечение. Обе руки у него заняты, и он даже не может отстреливаться. Так они вместе мчатся к «Пуме». Добежав, они бросают в нее носилки с Вадимом, и «Пума» отъезжает.

На границе Вадима прооперировали, стабилизировали его состояние, и вертолет забрал его в больницу. Вчера я его навестил: спокойно ходит, выглядит как огурчик. Вся эвакуация заняла два с половиной часа.

«Такой случай, как с Мадхат Юсуфом, больше не повторится»

Э.Ш.: Чему, по вашему мнению, нас научила эта война?

Ави: Многому. В следующей войне мы будем еще лучше. На самом деле – мы уже стали лучше, более профессиональны. Но нам немного не хватает уверенности в себе…

После войны стало окончательно ясно, что такого случая, как с Мадхат Юсуфом[6], в моей бригаде не будет. Комбриг сказал, что у нас такого не произойдет. Каждый солдат знает, что если он будет ранен, то вся дивизия: командиры, солдаты, врачи – сделают все возможное, чтобы его спасти. Любой ценой.

Э.Ш.: Любой ценой?

Ави: Вопрос цены на самом деле очень сложный: следует ли рисковать жизнью одного солдата  ради спасения другого? Такой случай был в нашей бригаде в бою у Бинт Джбейл: при попытке спасения Морана[7] погиб Орен. Предпринял бы я эту попытку еще раз? Однозначно – да! Еще раз и еще много раз. Раненный солдат должен знать, что ради него будет сделано абсолютно все.

Э.Ш.: Как произошла встреча с родителями Филиппа?

Ави: Я не смог прийти на похороны. Я навестил их недели через две, после того, как вышел из Ливана. Потом пришел на шлошим[8].  Я вовсе не сентиментальный человек. Я был на похоронах всех павших солдат бригады. На шлошим у меня попросили произнести речь от имени бригады как офицера, пославшего Филиппа на задание. Должен сказать, что до этого дня я не плакал 12 лет.

Что скажешь родителям, у которых ты отнял сына? Чем ты можешь их утешить?

Э.Ш.: И что вы сказали?

Ави: То же, что и здесь. Что в бригаде погибли 11 солдат и Филипп, который был там добровольно, один из них. Быть героем – это не только уметь бежать под огнем и атаковать врага. Быть героем – это прежде всего знать свое место и понимать, что ты несешь ответственность, что целая рота, целый батальон, целая бригада на тебя полагаются, что твое присутствие их успокаивает. Это тоже героизм. Тем более, что ты оказался там добровольно, к тому же не в своей роте. Это не менее важно, чем убивать террористов.

Бригада цанханим признала Филиппа своим павшим, несмотря на то, что в принципе Филипп – павший медицинских войск. Его имя высечено на наших памятниках возле Тель-Нофа. Оно высечено рядом с именем Морана. Филипп – там, где ему и положено быть, среди героев. Его имя упоминают среди прочих павших десанта на поминальных вечерах. На вечер в честь павших 101-го батальона пригласили родителей Филиппа.  В 101-м погибли 5 солдат. Филипп – один из них.

Он заслужил звание героя.

В этом месяце он должен был участвовать в курсе обучения прыжкам с парашютом.

Следует ли рисковать жизнью солдат ради спасения раненого?

Ави: У армии есть две цели: первая – победить в войне; вторая – благополучно возвратить солдат домой. Это не противоречит одно другому.

Э.Ш.: Товарищ однажды рассказал, как в начале операции «Защитная стена» в 2002 г. его командир приказал своим солдатам, чтобы они вернулись домой без царапинки. Его это возмутило: «Если ты не хочешь, чтобы я поцарапался – оставь меня дома; если же я нужен на войне, неважно, поцарапаюсь я или нет».

Ави: Недавно на курсе обсуждался вопрос, следует ли рисковать жизнью солдат ради спасения раненого. Многие говорили, что это неоправданно, на что я им ответил: «Твой товарищ – недостаточная причина, чтобы рисковать жизнью ради него? А если ты будешь на его месте? А если это твой сын? Ты не хотел бы знать, что будет сделано все возможное, чтобы его спасти?»

Я был у семьи Орена, который погиб от огня своих при неудачной попытке спасти Морана. Я сказал его маме: «Я послал вашего сына спасать Морана, и он погиб. Если бы понадобилось, я бы сделал это снова. Потому что так правильно. Был бы Орен на месте Морана, я бы сделал то же самое ради вашего сына. Мне кажется, что вам будет легче от мысли, что ваш сын погиб при попытке спасения товарища, а не потому, что его бросили на поле боя».

Э.Ш.: У вас служит много выходцев из стран СНГ?

Ави: Много – не то слово. Есть целые подразделения, где большинство составляют олим.

Вот, к примеру, имена тяжелораненных: Вадим, Виктор…

Среди них есть такие, кто уже около 15-ти лет в Израиле – их практически не отличить от коренных израильтян. А есть и такие, кто приехал года два назад, некоторые даже в одиночку. Нередко мы видим, как ребята проявляют удивительное чувство товарищества. Например, когда командир роты говорит своим солдатам: «Ребята, сегодня идем помогать такому-то перевезти вещи на новую квартиру. Иначе как он один переедет?». Вдруг смотришь – целая рота приезжает на своих машинах и помогает ему переехать.

В конце концов, армия – это так называемый «плавильный котел» израильского общества. В ней ребята становятся частью страны. Я говорю о тех, кто решил пойти в боевые части.

Говорит мне солдат: «Я тут один». А мне-то откуда знать, каково быть одному? Он мне рассказывает: «Папа умер. Мама в России. Брат вообще где-то в Америке. Я тут один. У меня нет никого. Ну, кроме одного троюродного брата, у которого я бываю раз в два месяца». Этот парень мог выбрать путь полегче. Пойти зарабатывать. Его бы в два счета освободили от армии. А он говорит: «Я хочу быть частью всего этого. Этой страны». И он выбирает трудный путь: Голани, Гивати, Цанханим – путь боевых частей. А в конце концов, когда он возвращается домой – он один. Потом у него появляются друзья, он становится офицером…

Возьми, например, Антона Семенова, одного из моих солдат. Он командир подразделения в передовой роте 890-го батальона. В один из последних боев, в Бинт-Джбейл, он ворвался в дом, был ранен в руку, но продолжал стрелять. Убил троих боевиков Хизбаллы. Ночью мы организовали вертолет, чтобы эвакуировать всех легкораненных. Антон подошел к вертолету, увидел, что места в нем уже не осталось. Так он вернулся в ХАПАК[9], провел там с нами еще два дня и только потом эвакуировался в Израиль. Где он сейчас? Служит командиром роты в бригаде. В этом наша настоящая сила. Все, кто думали, что мощь заложена в новейших ракетах дальнего действия – ошибаются. Наша мощь – в наших ребятах, в людях, которые понимают, что есть на свете что-то чуть более важное, чем они сами.

Я бы хотел добавить еще одно слово: солдаты идут в бой ради своих товарищей. Сначала они идут в цанханим ради страны. Однако когда начинается стрельба, они воюют ради своих товарищей. В момент боя перед глазами стоит не страна, а люди, которые близко.

Филипп пошел туда за идею, но когда шел в бой, он воевал ради людей, которых он любил и которые любили его.