962

Встать первым

February 19, 2005 Автор: рав Йосеф Менделевич - No Comments

  

Встать первым и пойти навстречу неизвестности, когда не знаешь и не можешь обернуться и посмотреть, идет ли кто-то за тобой, – как это трудно! В моей памяти навечно завпечатлелась фотография, сделанная в Москве в конце семидесятых годов. Стоят несколько молодых ребят с плакатами, требующими свободы выезда. Рядом – в непонятной позе – милиция. Вокруг – обычная городская жизнь. Куда-то идут прохожие, движется транспорт. Никто как будто не обращает внимания на происходящее рядом с ним, или боится обратить. Потому что для них, проходящих мимо, даже неевреев, есть в этой демонстрации упрек, брошенный всей их жизни. Ведь и они что-то понимают, чем-то недовольны, возможно, даже чувствуют протест против гнусной советской действительности, окружающей их. Но вот не смогли, не посмели, как вот эти, встать или выйти первыми.

Я смотрю на лица молодых демонстрантов, в их глаза. Я читаю в этих глазах смущение, растерянность, вызов. Да, конечно, вы совершенно правильно обратили внимание на два первых слова. Они не говорят о решимости и решительности демонстрантов. Но, поймите, очень неудобно встать и выйти из контекста жизненой рутины и вдруг оказаться на глазах у всех. Вопросы "Как они смотрят на меня?", "Что они обо мне думают?" висят в воздухе. Ну, а вызов? Он от отрешенности. Те, кто выходили, должны были решить и отрешиться.

У Достоевского в "Бесах" говорит глава нечаевцев (цитирую по памяти): "Давайте поговорим сейчас обо всем, чтобы принять решение и чтобы больше уже никогда к этому не возвращаться". Смешно! Как можно "решить, чтобы больше об этом не думать"?! Это же какая-то убогость человеческая. Но нет. Тот, кто выходил когда-нибудь на площадь, знает, что только так и можно. Потому что если после того, как решился на действие, снова перерешать и передумывать – никогда и не выйдешь. На такие дела надо идти уже ни о чем не думая, а только действуя, согласно принятому решению. Это и есть то, что я назвал "отрешенность". Но есть в этой отрешенности нечто большее – готовность на все. На испытываемый стыд от того, что стоишь вот так, перед всеми, как незваный артист на смешной сцене. И уж, конечно, готовность к тому, что сейчас налетят менты и увезут в неизвестность.

Я вспоминаю эту фотографию не из-за тоски по прошлому. Просто редко встречаю теперь людей, способных встать и выйти первыми. Сам я не раз "выходил на площадь": на аэродром Смольного, на голодовки и забастовки, протесты и демонстрации одиночки. Последний раз – во время той демонстрации за освобождение Йонатана Полларда, проходившей в Маале-Адумим. И каждый раз это заново и непросто. И тогда я даю себе приказ: "Теперь время – встань и иди!" И я встаю.

Как-то мне попались на глаза строки, в которых рассказывалось о размышлениях еврея, которого немцы гнали к теплушкам вместе с семьей. И вот он идет и думает: "Я могу сейчас напасть на этого немца. Ведь он один и слабее меня". Но потом подумал: "Но как же я это сделаю? Нет, это не для меня". Так он и повел свою семью – безропотно, хотя и со сжатыми кулаками. Он как-то выжил – здоровым был до войны. А семья – нет.

До самого последнего момента жить, как привык, даже уже понимая, что никогда больше не будет так, как было. Но нет сил выйти, вырваться, перечеркнуть и выкинуть записную книжку с датами назначенных встреч. Ребята с той фотографии в Москве вышли на демонстрацию из-за огромной любви к новой Родине, которую они только что открыли для себя. Это хорошо и правильно – "выходить на площадь" ради большой любви. Но иногда эта любовь идет рядом с печалью, страданиями и безысходностью. А выходить – несмотря ни на что – надо. Кто же выйдет за нас? Встанет, и осмелится, и пойдет вперед, не оглядываясь по сторонам. Но мы по-прежнему сидим в теплых домах и выглядываем из-за приспущеных занавесок. Мы ждем его – первого: и трепет ожидания охватывает нас.