История первая. Лето
Мы снимаем с бабушкой дачу в Подмосковье. Живем в доме учительницы – Файбышевой Марии Ароновны, ее подруги. Их вместе выслали из Москвы как жен "врагов народа". Мне шесть лет и я уже умею хорошо читать. В деревенском доме – пианино, много книг. Пятнадцатитомный Федор Михайлович Достоевский со страницами папиросной бумаги сразу после титульного листа. На первой странице почему-то нарисована пальма. Детских книжек в доме нет. Есть Майн Рид, но мне его читать еще рано. Пожилая учительница все время грустная. Со мной почти не разговаривает, а разговаривает только с моей бабушкой и в основном очень тихо. В шесть лет впервые выясняю, кто такой Сталин. Бабушка и мама его ненавидят. Мне ничего не понятно и я дерусь с Милкой, своей сестрой. Драться мы с ней прекратили, когда ее по-настоящему побили местные деревенские девчонки, обозвав нас "жидовками". Вдвоем плачем и идем загорать. Бабушка Туся почему-то смеется. И говорит: "И в деревне найдут, и житья не дадут".
История вторая. Мигрень
Мне девять лет. Я в школе на второй смене. Родители придут с работы одновременно со мной. У нас математика. Учительница кричит: "Вы поняли или нет? Вы поняли или повторить еще раз?" Очень болит голова с правой стороны. Я прошу учительницу отпустить меня домой. Меня не отпускают и заставляют решать очередные примеры. Голова болит так, как-будто туда вбивают острый предмет. Я снова прошу разрешения выйти, жалуюсь на головную боль. Перед глазами вместо цифр мелькают разноцветные искры, рябит серебром и золотом классная доска. Меня отправляют измерить температуру. Температуры нет. Учительница говорит: – "Галя, зачем ты врешь? Ты здорова". Дальше все помню плохо. Потом уже лежу дома, со мной мама. В школе учителя знают, что мигрень – "буржуазно-мещанское" заболевание и случалось у аристократов от лени и у "хитрых" евреев. В нашем роду – это наследственное заболевание у всех женщин, начиная с бабушки.
История третья. Шахматы. Вилка
Отец учит играть меня в шахматы. Ходить фигурами я научилась. Изучаем дебюты. Вечер длинный и нудный. В шахматы мне играть не хочется, а хочется почитать. Отец строгий и неумолимый, записывает ходы. Я съежилась и буквально вросла в диван. Я не знаю, как защитить слона и мне совершенно непонятно, что такое "вилка". Урок шахмат достигает апогея. Отец орет: "Ты будешь соображать? Ну?!" Я перестаю соображать окончательно и еще больше вжимаюсь в диван. Это садизм продолжается еще полчаса, потом с доски с грохотом слетают фигуры. Отец сбрасывает их прочь. Входит мама: – "Хватит ее мучить, Галя не будет Ноной Гаприндашвили. Это ясно ежику". Корчного обвиняют в сионизме.
История четвертая. Настройщик Ганзовский
В детстве у меня обнаружили абсолютный слух. По настоянию бабушки мне купили пианино. Инструмент был старый, немецкого производства, и его нужно было настроить. Я никогда не видела настройщиков. Пришел высокий молодой человек, представился. Открыл крышку, стоя дотронулся до клавиш. Мама тихонько рассказывала мне, что такое камертон, который настройщик держал в руке. Говорили обо всем, и шепотом – об Израиле. Меня поразили его пальцы – непропорционально длинные, существовавшие как отдельный организм. Настройщик предупредил: – "Если будете уезжать, Вам трудно будет это пианино продать. Красная цена его – двести рублей, а Вы заплатили пятьсот. Но я Вам помогу". Он настраивал его пять часов, а, может, и больше. Потом он играл Дворжака и Шопена. Я тоже научилась неплохо играть. Пианино он изредка приходил к нам настраивать. Потом я играть бросила и мы захотели его продать, но предварительно его нужно было настроить. Когда решили позвать Ганзовского, нам сообщили, что настройщик повесился. В 1972 году его не выпустили в Израиль. Пианино до сих пор стоит у моих родителей.
История пятая. Стендаль, "Красное и черное"
Я учусь в шестом классе. У нас хорошая библиотека, есть и полное собрание сочинений Стендаля. Я выбрала "Красное и черное". Читаю допоздна. Мне нравится Жюльен Сорель и мне его жалко. Мне не нравится госпожа Реналь и нравится Матильда де Ла-Моль. В школе я сказала одноклассницам, что настоящая фамилия Стендаля – Анри Бейль. Мне никто из них не верит. Учительница литературы говорит, что читать Стендаля мне рано, а надо читать "по программе". А по программе – Николай Островский, "Как закалялась сталь". Там красные делали жизнь такой черной, что даже я это понимала.
История шестая. Кальман, "Сильва"
Мама любит Имре Кальмана. Все говорят, что он – венгерский композитор. Мама мне сказала по секрету, что Кальман – еврей. Я рассказывала подружке о Кальмане (она занималась музыкой и обожала "Сильву"). Между прочим, сказала, что Кальман – еврей. Она назвала меня дурой и перестала со мной дружить.
История седьмая. Бессонница
Мне пятнадцать лет. Бабушка очень болеет. У нее сахарный диабет и начинающаяся катаракта. Я пришла помочь сделать ей уборку. Она читает "Дневник Анны Франк". Я прошу ее дать мне почитать. Она дает мне ее без особого энтузиазма. Я прочла эту небольшую книжку за два дня. Мне было все время страшно и даже подташнивало. Мама ругалась с бабушкой по телефону. – "Зачем ты дала ей читать эту книжку? Она теперь не спит". Бессонница длилась почти что месяц. Мне назначали успокаивающее.
История восьмая. Геленджик
Мы поехали на море. Было очень жарко, а море было грязным. В нем все время плавали арбузные корки и бумажки. Потом пошел дождь, и мы поехали на экскурсию в Новороссийск. Мы приехали на Малую землю. Экскурсовод рассказывала, как доблестно сражался Леонид Ильич Брежнев. Я не слушала, а смотрела на крупные красные маки. Я таких маков больше не видела никогда в жизни. В Геленджике мы с мамой увидели портрет Цезаря Куникова – "русского" генерала, сражавшегося с фашистами. Мама заплакала. И ничего мне не стала объяснять. В Геленджике я больше не была с тех пор. Может быть, там и портрета этого уже нет.