Уже несколько десятков лет Израиль, в лице своей армии, регулярно сталкивается с моральной дилеммой: как себя вести, когда вооруженный противник прикрывается так называемым «живым щитом»? Этот вопрос особенно остро встал во время Ливанской войны 1982 года, когда террористы Арафата начали учить пользоваться противотанковыми ракетами детей, не достигших подросткового возраста, и размещать свою артиллерию в жилых кварталах. Проблема еще больше усугубилась с началом первой интифады в ноябре 1987 г., главными актерами которой были арабские подростки, вооруженные часто смертоносными камнями и бутылками с зажигательной смесью. Во время волны террора, начатой в сентябре 2000 года, и Второй Ливанской войны «живые щиты» стали неотъемлемой частью военной стратегии наших врагов. Пользуясь еврейской чувствительностью к человеческим жизням, террористы ФАТХа, ХАМАСа, «Хизбаллы» и прочих группировок стали прятать боеприпасы в больницах, школах, в жилых домах. Их боевики начали скрываться в мечетях и церквях[1], стрелять из-за спин женщин и детей. В одном только Дженине, во время операции «Защитная стена», были подготовлены и скрыты по всему городу 15000 взрывных устройств.
С точки зрения террористов, эта стратегия оказалась во многом удачной. Во-первых, в одном только Дженине погибло 13 израильских солдат поскольку из-за избыточной «гуманности» на очистку города были посланы вперед солдаты-пехотинцы, а не самолеты или бронированные бульдозеры. Во-вторых, усугубился раскол в израильском обществе между ультра-гуманистами, отстаивающими жизнь арабского невооруженного населения, и остальными израильтянами, предпочитающими арабскому «живому щиту» жизнь еврейских солдат. В-третьих, в международных СМИ многие с радостью поспешили заявить, что израильская армия, известная своими высокими моральными стандартами, «на самом деле такая же кровавая, как и все, если не хуже».
На вызов арабского коварства Израиль мог дать два ответа: этический и технический. Он мог сказать, что «щит», живой он или не живой, является частью вражеских сил, точно так же, как и сам скрывающийся за ним боевик; следовательно, ответственность за благополучие подобных «щитов» лежит исключительно на плечах за ними скрывающихся. С другой стороны, Израиль мог, придерживаясь прежней этики, направить свои усилия на изобретение новых методов войны, позволяющих поразить противника, обходя невооруженное его гражданское население. До определенной степени это удалось. Точечные убийства с вертолета, средства для продвижения внутри домов, обзванивание домов, подлежащих обстрелу, и прочие нововведения служат тому доказательством. Однако этого оказалось явно недостаточно – ни для спасения арабов, подставляемых своими же братьями, ни, что еще ужасней, для спасения множества солдат. Можно попробовать подсчитать во сколько лишних похорон обошлась Израилю ультрагуманная военная этика в последней войне.
Частично навязываемый Верховным Судом и интеллектуальными элитами фундаменталистский гуманизм поставил ЦАХАЛ перед задачей, заведомо неразрешимой: бороться с джихадом с помощью этики, основанной на правах человека. Так как этика эта изначально не соответствует условиям войны, а тем более войны, навязанной нам нашими соседями, то она привела нас в состояние шизофрении: мы, с одной стороны, вынуждены обороняться и порой, несмотря на все предостережения, наносить ущерб вражеским «живым щитам»; с другой стороны, мы извиняемся и признаемся в своей вине каждый раз, когда жертвами оказываются не только вооруженные террористы. Случаи в Бейт-Хануне (Сектор Газы) и в Кафр-Канне в Южном Ливане – наиболее нашумевшие примеры.
Подобная шизофрения, очевидно, будет продолжаться, пока Израиль не отбросит руководящий им до сих пор ультра-гуманизм и не примет за руководство к действию куда более подходящую еврейскую мораль, в рамках которой предпочтение еврейской жизни не стоит под сомнением.
Пример еврейской этики мы можем найти в постановлении рава Шауля Исраэли, который после смерти рава Цви-Йегуды Кука стал во главе йешивы «Мерказ а-Рав» и был одним из виднейших авторитетов Торы во второй половине XX века. Его постановление было написано после акции возмездия, проведенной в октябре 1953 г. израильской армией в деревне Кибие, расположенной в Самарии (тогда – территория Иордании), в которой погибли, в том числе, около 40 невооруженных граждан. Рав Исраэли писал, что террористы подпадают под категорию родеф («преследующий с целью убить, которого заповедано остановить любой ценой»). Гражданское население, оказывающее поддержку террористам, становится «помощником родефа», а следовательно, на него также распространяется принцип дин родеф (т.е. к ним следует относится так же, как и к родефу). Помимо этого, поскольку операции возмездия имеют статус мильхемет мицва («заповеданной войны»), то любая потеря, нанесенная террористам, оказывающему им помощь гражданскому населению и даже детям последних, ложится на их ответственность. Очевидно, что следует стараться избежать потерь среди детей и действительно невиновной части гражданского населения, но риск подобных потерь никак не оправдывает отмену самой операции возмездия. Любые жертвы среди вражеского населения, виновны они лично или нет, являются ответственностью врага.[2]
На уровне чувств и естественного инстинкта большая часть Израиля и его армии понимает, что именно принципы, изложенные равом Исраэли, являются не только более подходящими для нынешней действительности, но и более моральными и справедливыми. На уровне интеллектуальном, в свете царствующих ныне этических норм, ситуация, увы, как мы видели выше, далеко не так проста.
Израиль сегодня является дважды заложником – заложником чужих этических норм и заложником наших врагов, которые пользуются нашей военной этикой, основанной на этих чужих нормах, чтобы наносить удары по нашим солдатам и гражданскому населению. Очевидно, что рано или поздно заложниками быть нам надоест. Это произойдет по мере того, как мы освоим собственную, независимую военную этику, основанную на интересах и ценностях еврейского народа, выраженных в Торе.
