Когда мы пришли в УВиР (Управление виз и разрешений), чтобы подать документы на выезд на ПМЖ (постоянное место жительства) в государство Израиль, кто же знал, что эта дорога возвращения на родину не имеет конца?!
По той простой причине, что она ведет к центральной точке Вселенной – а в центральной точке начинается бесконечность, точнее говоря, бесконечность раскрывается, а не начинается, так как бесконечность не имеет конца, а потому не имеет и начала.
Но зачем человеку бесконечность?
Затем, что душа бесконечна и ничем конечным удовлетвориться не может. Там где раскрывается бесконечность – начинается Б-жественное, и душа просто возвращается к своему Источнику.
Конечное ставит границы, ограждает себя, самым непримиримым образом борется за свое существование с другими «конечностями», не понимая, что является частью целого. А часть, как известно, вбирает в себя целое точно так же, как целое вбирает в себя часть. Но конечное не понимает этого и борется против бесконечного, ведя войну против самого себя.
Всего не рассказать. Самым страшным казалось никогда не увидеть Святой Земли.
Сейчас это кажется чем-то придуманным. В чем проблема? Купил билет и поехал, хочешь – в ту сторону, а хочешь – в обратную. Были бы деньги. Но в то время, когда начали ехать не только туда, но уже и обратно, во многих городах Союза оставались люди, для которых выезд после долгих лет ожидания стал еще боле нереальным, запредельным.
«И поделом, – усмехалась советская власть. – Хорошим, которые не бунтовали, сидели спокойно, мы дадим выехать, хоть они тоже изменники родины, а вам ни за что!» (А эти тихие евреи – с конца восемьдесят шестого – занимали очередь в таможню, откладывая выезд на полгода и больше без всякого страха, что занавес в любой момент может опуститься вновь.)
…Силы кончались от тщетности всех попыток, не помогали никакие связи с евреями Америки и Англии.
В истории борьбы за выезд, которая всегда велась в Союзе, деятельность отказников семидесятых-восьмидесятых годов занимает свое особое место. Большинство из них осталось на свободе, что было невозможно на более раннем этапе развития метастазов гигантских идей, государства и власти, но борьба за сохранение собственного достоинства тех, кто был посажен (а таких было несколько десятков), указывает на нравственный уровень всего движения и борьбы за выезд в этот период, несмотря на множество неприятных эпизодов и целенаправленную работу на деморализацию со стороны служб, специально занимавшихся этим. Особое восхищение вызывают люди, достигшие высот в науке и на производстве, прекрасно обеспеченные, которые, не зная, что будет не только с их квартирами и машинами, но и с ними самими и с их семьями, не имея никакой надежды выехать, подали документы на выезд. Никто не толкал их под дулом пистолета. Просто все они остались евреями, способными, умными и честными евреями. А что, разве таких не бывает?!
История демонстраций, писем и других форм борьбы в условиях, когда бороться невозможно, когда многим звонили по телефону и очень доверительным голосом спрашивали: «А вы подумали о своих детях?», когда врывались в квартиры, увольняли с работы и судили за тунеядство – все это осталось никем не описанным. Но это и не обязательно. Главное, чтобы выросло новое поколение, которое любило бы Землю и стремилось бы к ней.
Достаточно, сев в тремп, увидеть вязаную кипу, и, услышав прекрасный иврит, с трудом различить российский акцент – и ты понимаешь, что ничего описывать не надо, потому что на Голанах – тридцать процентов русскоговорящих, а в Гуш Эционе, – не меньше двадцати, и в других горячих и развивающихся точках страны их немало. А в боевых частях: десант, танки, морская пехота, саперы – там каждый пятый говорит по-русски. Они не обязаны знать, что иврит долгое время учили без учебников, потому что их не было, что текст Торы по-русски было невозможно достать и у синагоги в праздники были дежурные стукачи из института, чтобы отловить знакомых из группы или потока и заложить их профессионально. Были в истории еврейского народа гораздо более героические страницы. Главное, что наше молодое поколение составляет значительный процент в отборных армейских частях и немалое количество – в религиозных подразделениях.
До последнего момента, даже в Шереметьевском аэропорту, все оставалось малореальным. Таможенник забрал билеты, хотя запрещенными драгоценностями и компрометирующими Союз материалами и не пахло. В ответ на требование связаться с израильским консульством таможенник холодно заметил, что это можно будет сделать после того, как поднимется в воздух "румынский борт". По тону и манере ответа стало понятно, что он тот еще таможенник и что дела мои плохи. После двухминутного крика (кто-нибудь подумает, что этого мало?) и стучания кулаком на глазах у респектабельных пассажиров по стойке с дорогим оборудованием для обнаружения всего того, чего у меня не было, нетаможенник сунул мне билеты прямо в лицо с нескрываемой злобой.
Зачем стесняться хорошего чувства и стремления к святости, которые есть в тебе? Стесняться нужно плохого. Но я стеснялся – и поэтому, когда сошел с трапа самолета, побоялся, целуя землю, вызвать насмешку окружающих. Они же не знают, сколько лет и сколько зим стоит билет до Святой земли. Я сделал вид, что хочу взять на руки двухлетнего сына и тогда нагнулся и поцеловал асфальт у трапа.
В первый же день я был у Стены Плача и тем самым сказал Ему, что вернулся. Но оказалось, что это не совсем так: до окончательного возвращения остался еще долгий непройденный путь от Стены до Храмовой горы, до ее центральной части, где возвышается Храм, которого пока еще нет
.
Первые минуты в Израиле
