Это маленькое чудо случилось со мной в 1972 году в лагере ЖХ17 Озерлага Главного Управления «исправительно-трудовых учреждений».
Наступал праздник Ханука, и наша небольшая еврейская община решила отметить его как следует. Для нас, участников еврейского освободительного движения в СССР, Ханука в свое время стала первым еврейским праздником, с которым мы познакомились.
Уже в начале 60-х годов синагоги стали центрами возрождения еврейского самосознания. Хотя они и находились под контролем КГБ, все же это был единственный легальный еврейский центр, символизирующий наше национальное прошлое. Еврейские заключенные – сионисты, только что освобожденные из сталинских лагерей по хрущевским реабилитациям, увидели именно в синагогах плацдарм для начало движения Возрождения. Они организовывались по праздникам и устраивали у синагог совместные песнопения и пляски: Хора, «Хава нагила», «Давид, мелех Исраэль» и, конечно же, гимн Пальмаха (подпольных боевых отрядов, действовавших в подмандатной Палестине).
Для нас, советских комсомольцев, из всех праздников наиболее близким была Ханука – освободительная война еврейского народа против греческих колонизаторов. Так что к синагоге мы ходили именно на Хануку, пели песни, танцевали под магнитофонные записи израильских песен, после чего наиболее активных приглашали на продолжение ханукальной вечеринки на квартиру. А там уже зажигали ханукальные свечи, ели латкес. Ну и конечно же начинались разговоры о государственном антисемитизме, насильственной ассимиляции, о сионизме. Таким образом, ханукальные свечи зажигали у нас в душе первые проблески еврейского самосознания.
Поэтому понятно, что для нас, арестованных сионистов, Ханука стала «нашим» праздником национальной борьбы в Советском Союзе.
В условиях советского лагеря для государственных преступников все было не просто. Но труднее всего было достать или изготовить ханукию – восьмисвечник. Кусочки дерева можно было достать, но ведь ножи держать было запрещено.
У моего товарища Шимона, который родом был из литовского города Каунаса, были друзья – заключенные литовцы. Конечно, не со всеми литовцами мы общались: среди них были полицаи и убийцы. Мы их ненавидели. Но были в лагере другие литовцы: партизаны, которые в лесах сражались с советскими оккупационными войсками. С ними мы дружили так же, как и с украинскими бойцами УПА.
И вот, Шимон выяснил, что у одного литовца, Ионаса, есть маленький нож, которым он мастерит всякие поделки из дерева. Мы договорились с Ионасом, что он за небольшую мзду хлебом изготовит нам маленькую ханукию размером чуть больше ладони – чтобы при обыске ее можно было легко спрятать.
Ханукия из березы с небольшими отверстиями для самодельных свечек, которые мы изготовили из парафина, случайно обнаруженного на складе промзоны, удалась на славу. Но так как она была изготовлена заранее, ее надо было где то хранить, и я решил спрятать ее в «каптерке» (складе личных вещей). Поскольку все вещи при поступлении в лагерь проходили тщательный осмотр, да к тому же в каптерке постоянно находился охранник, «шмоны» (обыски) там практически никогда не проводились. Там я и запрятал ханукию.
Но вдруг – неожиданность. В каптерку нагрянули надзиратели, и был объявлен тотальный «шмон». Что-то искали. Сердце мое сжалось от страха. А вдруг кто-то донес – и ищут ханукию. Вызывали всех по очереди. Я пытался оттянуть время в надежде, что им надоест, но, пришла и моя очередь. В каптерке был полный разгром. «Шмонали» сразу несколько «ментов», и повсюду высились кучи конфискованных вещей. «Не положено! Не положено!» – вопили "менты".
Я сообразил, что мне этот «балаган» только на руку. Ведь вещи были раскиданы повсюду и не убирались. К тому же надзиратели порядком устали и потеряли бдительность. Сразу созрел план действия. Мои вещи я хранил в холщовом мешке, а ханукия была спрятана в свернутой паре носков.
Подчинившись приказу надзирателя, я схватил свой мешок и в наигранной поспешности вывернул на пол все его содержимое. Расчет был точный. Мои скромные пожитки рассыпались по всему полу. Надзиратель был недоволен, что ему придется ползать по полу и ощупывать все по порядку. Он естественно начал с того, что у него было под носом. Я же сразу устремился к носкам, то есть, к ханукие. Став перед надзирателем, чтобы собирать в мешок проверенное, я тем временем стал отпихивать «носки» под нижнюю полку стеллажей каптерки. Удалось! К тому же усталый надзиратель стал явно «портачить»: надоело ему рыться в убогой котомке – за жалкую зарплату можно не так уж и стараться.
-Ладно, собирай свое барахло, – буркнул он. И я стал дрожащими руками запихивать все обратно, и «носки» тоже, разумеется.
Наступил первый день, первая свечка Хануки в неволе. Вечер. Мы, хотя и опасаясь, что сейчас явится дежурный патруль и «застукает» нас на месте преступления, собрались в «предбаннике» перед заводским цехом. Каждый из нас смотрел на слабенькое пламя и видел в нем что-то свое. Я видел маленькое чудо спасенной ханукии.
