— Элиезер, очень приятно, что Вы стали часто приезжать в СНГ, особенно в Киев. «Мидраша» стала для Вас родным домом?
— Действительно, для меня «Мидраша Ционит» стала родным домом. Понятие «дом» существует в нескольких измерениях. Бывает такой дом, где тебе идеологически удобно, а вот с людьми — никак. Бывает наоборот — дом на уровне человеческих отношений удобен, но идеологически он не подходит. А бывает так, что все совпадает. Вот для меня как раз все в «Мидраше» совпадает: идеологически, духовно и по-человечески мне здесь очень хорошо.
— Вы приезжали в Киев на Пурим — праздник, который учит нас радоваться. Радость Пурима в диаспоре имеет качественное отличие от душевного состояния людей в этот день в Израиле?
— Пурим — это, в определенном смысле, праздник Галута. Праздник, который нам говорит, что даже когда мы находимся в изгнании, когда внешнее откровение Всевышнего скрыто, — оно все равно с нами. Несмотря на это сокрытие, Пурим является доказательством того, что Всевышний продолжает с нами беседовать: посредством событий, действий, политики, чего-то еще. Пурим содержит в себе также и предупреждение. Когда наступает «пора возвращения», то это для евреев означает только одно: пора возвращаться в Землю Израиля. Недаром события, описанные в Свитке Эстер, происходят именно в эпоху нашего возвращения, когда меньшинство евреев вернулось на родину, и отчаянно пыталось возродить духовную и национальную жизнь, а большинство все еще мечтало о спокойной жизни и преуспевании в границах Персидской империи.
В переломные периоды, когда народ начинает возвращаться, вместе с ним возвращается и Божественное присутствие, и именно тогда в изгнании обнажается особая уязвимость еврейского народа. Казалось бы, о какой уязвимости может идти речь? Это ведь Израилю, а не Украине и не Франции, угрожает Ахмадинеджад! Верно. Но когда усиливаются гонения на Израиль, то и в мире поднимается волна антисемитизма. Помимо этого, именно в Галуте обнажается и становится очевидной такая проблема еврейского народа, как полная ассимиляция. В Америке, например, с каждым годом становится на 30-50 тысяч евреев меньше. Их что, кто-то убивает? Не дай Б-г! Они просто перестают себя чувствовать евреями. В Израиле есть внешняя угроза, но есть и защита от угроз. И эта защищенность, как в техническом, оборонном значении, так и в наиболее важном — духовном, принципиально выше в Израиле.
— Многие еврейские праздники имеют схожие сценарии: «Нас опять хотели уничтожить. Б-г опять нас спас. Так давайте выпьем. Лехаим!» В самом деле, в наших праздниках есть какая-то удивительная «запрограммированность». Но неужели не пора подумать, что надо делать самим для своего спасения?
— Разумеется, пора. Именно Пурим к этому нас и побуждает. Но есть принципиальное отличие Пурима от остальных наших праздников. Все праздники идут по нарастающей. В истории Песаха все начинается с рабства, затем происходят казни, при которых египтянам становится все хуже, а нам все лучше, мы выходим, море расступается перед нами и смыкается над головами наших врагов… А в Пурим все происходит как раз наоборот. Все начинается с карнавала, пира с участием евреев — казалось бы, все в порядке. Но сюжет продолжается похищением еврейской девушки, затем назначением Амана главным министром. Плохо, конечно, но и такое бывает. И тут издается указ об уничтожении еврейского народа. То есть катастрофа, нависшая над народом, нарастает. Но при этом нарастании катастрофы еврейского народа все мгновенно переворачивается и заканчивается спасением.
— Так чему это нас учит?
— Это учит нас тому, что спасение есть всегда. Возьмите Шестидневную войну, Войну в Персидском заливе или Исход советских евреев. Все заканчивается спасением. Все наши праздники — это глубочайший призыв к каждому из нас включиться в еврейскую историю, стать активным ее участником. Еврей должен понять, что он не только первый заместитель у Петрова, Иванова или Сидорова, но и то, что у него есть особая миссия. А в наши дни ему следует осознать еще больше: что он удостоился родиться в самый ответственный, ключевой период всей нашей еврейской истории.
— В одной из своих статей Вы написали, что главная терапия состоит не в критике чужих идеалов и надежд, а в восстановлении национальной воли Израиля. Вы говорили, что воля бывает индивидуальная и коллективная. Это определение — «национальная воля» — не напоминает Вам пионерско-мушкетерские лозунги типа «один — за всех и все — за одного»? Или в этом определении национальной воли есть еще какой-то смысл, кроме политического?
— Не осталось ни одного понятия, которое бы не было извращено разными «измами». Сегодня трудно говорить, например, о таком понятии, как «избранный народ».
Очень трудно говорить о «вечном» народе, об «истине». От имени «истины» за последнее столетие кто только не говорил.
Любой термин, тем более такой, как «национальная воля», также нужно очистить. Наши мудрецы говорили, что знание усиливает волю. Нельзя просто приказать человеку или народу «хотеть». Надо ответить, прежде всего, на вопрос: «Зачем мы вернулись на нашу Землю? Чтобы быть такими, как все?» Нет. Наша функция состоит в том, чтобы строить «царство священников» — так написано в Торе. Разъяснение евреям нашего призвания – это и есть пробуждение национальной воли.
В пятидесятые годы в Израиле было колоссальное количество терактов. Граница была как сито. Однако моральный дух еврейского народа был очень высок, потому что тогда мы знали, ради чего платим такую высокую цену. Представьте себе: человек собирает шкаф и ударяет молотком по пальцам. Кровь, больно? Да, но относительно, ведь стоит шкаф, и во имя этого шкафа он готов терпеть и боль. Теперь возьмите другой случай: есть только гвоздь и палец, на который каждую секунду может обрушиться молоток. Все сознание, вся суть человека концентрируется на этом молотке и пальце. А почему? Да потому, что «шкафа» нет, потому что идеалы, ради которых стоит рисковать пальцем, недостаточно ясны. 50 лет назад было не так больно, потому что «шкаф», идеалы были очевидны: репатриация, заселение Земли, построение сильной армии. Мы построили этот шкаф. Мы обрели, в конце концов, материальную основу нашей независимости. Теперь требуется новый «шкаф». Не то чтобы старый уже полностью готов — шкаф, который мы строили пятьдесят лет назад, по-прежнему актуален. Репатриация еще актуальна, оборона — актуальна, поселения — актуальны. Но сегодня все эти достижения настолько видны и очевидны, что только ими одними мы не можем восхищаться. Требуется заполнить существующий шкаф смыслом, сутью.
— Но разве этот шкаф все еще пуст?
— Нет, он не пуст. Но нужно наполнить его настоящим, значительным содержанием. Нам нужна еврейская культурная и интеллектуальная независимость, из которой прямым образом исходила бы и политическая независимость Израиля.
— В Израиле около 70% учащихся довольны тем, что изучают в рамках школьной программы арабский язык. Вы видите какую-то логику в этом явлении — разумеется, кроме банального факта, что знать иностранные языки всегда полезно?
— Я могу привести Вам много других статистических данных. Например, что 70% израильских школьников хотят воевать в боевых элитарных подразделениях ЦАХАЛа. Отвечая на Ваш вопрос, я рискну заявить, что арабский язык знать просто необходимо. Я сам целый год изучал арабский язык. Сегодня большинство израильских арабов знают иврит, многие из них знают даже русский язык. Поэтому им легко нас понять и выявить наши слабости. Но мы с ними ведем любые переговоры по-английски. Следовательно, мы приписываем им некий англо-саксонский рационализм. И поэтому, когда в очередной раз к власти приходит очередной террорист, нас снова бросает в шок. Как это так, почему они так абсурдно, иррационально себя ведут?! Но если бы мы понимали арабский, говорили с ними на их языке, читали их прессу по-арабски — мы не только лучше бы узнали их культуру, но и обществу нашему было бы сложнее впасть в заблуждение, ошибиться.
— А не таится ли здесь та опасная грань, за которой столь глубокое понимание наших недругов приведет к абсолютно противоположному результату? Школьники-то считают, что арабский язык поможет им глубже понять намерения палестинцев и добиться мира с арабами…
— Еврейская душа всегда стремится к миру. Но сионизм никогда не реализовывался посредством мира. Мы не были готовы, да и сейчас не готовы, пожертвовать ради мира своими принципами: правом на репатриацию, идеалами, территориями, наконец. Пример с учениками и арабским языком — это нечто другое. Очевидно, это исходит от извечного еврейского желания — понять. Пусть даже врага.
— Вы в настоящее время пишите книгу. О чем она будет?
— Не я пишу, а мы — с коллегами из израильского штаба «Мидраши» — собираем. Это будет сборник бесед о Второй Ливанской войне. Он будет посвящен павшему в бою парамедику десанта, Филиппу Муско, и через его образ — всем нашим павшим солдатам. Мы собирали впечатления солдат и офицеров, которые прошли через эту войну. Мы планируем закончить эту книгу к Песаху. Она будет называться «Серебряное блюдо» — по названию знаменитого стихотворения Натана Альтермана.
— Искать смысл жизни — характерная черта для евреев — выходцев из бывшего СССР. Коренные израильтяне живут куда более прагматичной жизнью, не так ли?
— По поводу израильтян я с вами не согласен. Многим из нас надо поучиться у коренных израильтян естественности и теплу. Даже когда израильтяне кажутся грубоватыми или излишне фамильярными, это происходит из-за того, что они считают друг друга братьями, из-за любви и заботы о человеке – очень естественной и искренней. А искать смысл жизни – это, конечно, хорошо, но иногда очень неплохо и находить.
Беседу вела Галит Лебединская
На лекции в "Мидраше"
