Евреи и факты – кто упрямее?

 В одном из прошлых материалов мы уже вспоминали историю репатриации рабби Зейры, которая оказалась моделью исторических процессов современности.

Напомним вкратце эту поучительную историю:

Рабби Зейра скрывался от рава Йеуды, поскольку хотел уехать в Землю Израиля, а рав Йеуда учил, что каждый, кто поднимается из Вавилона в Землю Израиля, нарушает повелительную заповедь Торы. Сказал (рабби Зейра): пойду и послушаю слово Торы из его уст, а затем поеду. Пошёл и нашёл его в бане, и так говорил он (рав Йеуда) своему слуге: "Принеси мыло, принеси расчёску"….
Сказал рабби Зейра: "Если бы я пришёл только ради того, чтобы услышать эти слова – мне было бы довольно"!

Практический вывод этой истории, столь актуальной для нас, заключался в том, что вещи обыденные можно говорить на святом языке.

Учите мамэлошн!

Однако, как мы уже говорили, часть современных антисионистов, в отличие от рава Йеуды, категорически возражают против использования святого языка в качестве разговорного в обыденной жизни. Почему?

Во-первых, скажут нам антисионисты, то, что можно говорить – это ещё не значит, что нужно.  Во-вторых, и, пожалуй, это главное,  речь в трактате Шабат идёт о мудрецах, а не о простых евреях. А для настоящего мудреца – всё обладает святостью. И потому банальный разговор мудреца на тему цен на помидоры гораздо содержательнее бесед необразованных простолюдинов на самые возвышенные темы[1].

Ну а поскольку мы с вами не мудрецы пока ещё, то и говорить на иврите нам пока рано…. Так что учите английский, украинский и, конечно, мамэлошн. Ферштейн?

Факты – вещь упрямая

Однако что-то всё-таки мешает нам последовать этим вполне логичным выводам. И это что-то – наши глаза и уши. Ну никак нельзя игнорировать тот факт, что иврит уже почти шестьдесят лет  – государственный язык Израиля, и уже около ста лет – единственный разговорный язык евреев на своей родине. 

Нет, конечно, евреи – народ упрямый. Это всем известно. И, если решили, что говорить на иврите нельзя – не будем говорить, и всё.

Надо сказать, что именно такое упрямство нас и сохранило. Идти вопреки исторической ситуации, плыть против течения, воевать со всем миром – нам это не впервой.

Но дело, мне кажется, в том, что в данном случае уважаемые евреи воюют не со всем миром, а сами с собой. Ведь это же наш язык. Это же никак нельзя представить как ассимиляцию.

Хотя, конечно, евреи всё могут.

Создали  же они теорию Галута (изгнания) в Земле Израиля.

Нигде – ни в Торе, ни у пророков, ни в Талмуде, ни у великих мудрецов Средних веков – нет столь противоречащего здравому смыслу понятия.

А вот стараниями наших современников – части ультраортодоксального еврейства – такая теория теперь есть. Так почему же не представить использование древнееврейского языка как ещё одно доказательство нееврейского характера еврейского государства в Стране Израиля?

Кто сделал иврит разговорным?

Однако есть ещё одно важное соображение, опирающееся на логику истории. Ведь как на практике иврит вновь стал разговорным языком? Примерно до конца 18-го века большинство еврейской общины в Земле Израиля было сефардским. Арабский язык был для них родным, и никаких проблем в общении ни внутри общины, ни с окружающим турецко-бедуинским миром не было.

Но с 18-го века начинается постоянный приток репатриантов из Восточной Европы. И почти никто из этих новых восходящих арабского не знал. Как же общаться с братьями-сефардами?

Выход  нашёлся сам собой. И ашкеназы, и сефарды учили тот же Хумаш (Тору) с тем же комментарием Раши. На самом настоящем иврите. Потом приезжали и другие евреи, из ещё более экзотических стран, – и для всех них иврит стал возможностью для взаимопонимания с другими евреями.

И всё это происходило без чьего-либо решения, само собой.

Сионизм, докатившийся до берегов Эрец Исраэль к концу 19 века, принёс с собой стремление всё поставить на современную, рациональную основу. Дошла очередь и до языка. И тут, надо сказать, всё не было столь однозначно. Потому что сионисты-то как раз Хумаш с Раши, не говоря уж про Мишну, не очень хорошо знали. Время было такое. И им иврит не казался единственной возможной перспективой. Предлагали и идиш, и немецкий, и английский, и эсперанто. Постепенно поняли, что старую сефардскую общину заставить говорить на идиш или даже на немецком будет трудно. Оценили тот факт, что у нас есть Танах, и Мишна, и средневековая поэзия – и всё это на иврите. И в конечном итоге иврит победил. Таким образом, тот факт, что иврит стал государственным языком Израиля – это не плод чьей-то фантазии (в частности, Элиэзера Бен Йеуды, как это любят представлять), а результат  сложного исторического процесса. Того самого, который привёл сюда в Израиль почти половину всего еврейского народа за каких-то сто пятьдесят лет.

И никто не может отрицать, что процесс этот – дело рук не только человеческих.

А если это так, то тот факт, что мы говорим на иврите о погоде, о ценах на помидоры и даже о ещё менее серьёзных вещах, – это тоже часть этого великого Божественного плана.

Святое в повседневном

Но что же всё это значит? В чём смысл такого поворота событий?

Как и на очень многие вопросы, связанные с процессом возрождения и Освобождения, ответ на этот вопрос можно найти в Тайном Учении, в Каббале[2]. Идея, которая определяет процесс освобождения – это, очень упрощая, освящение будничного.  Внесение святости в повседневность. Собственно, это и есть настоящая цель творения[3].

Так как же нам такую ответственность на свои хрупкие плечи взвалить? Ничего себе – цель Творения!

Но… Я опять подчёркиваю, что не сами мы этот процесс затеяли, не мы его направляли. В лучшем случае принимали посильное участие – не более. А потому не стоит волноваться: «Бог помогает», – как отвечает обычно на все вопросы, связанные с его личной жизнью, один мой хороший знакомый из Арада.