Ривка: Филипп был большой человек, во всех смыслах слова: большой ростом, большой душой, большой своими способностями и большой своей смертью. Важно помнить, особенно молодежи, что имя человека определяется тем, что он оставил в мире после себя.
Элиэзер Шаргородский: Вы долго работали вместе?
Р. : Я его знаю с тех пор, как ему было 15 лет. Мы работали вместе каждый день.
Э. Ш.: Между вами было какое-то распределение обязанностей?
Р. : Нет. Мы работали вместе. Началось это так. Я была водителем скорой помощи. Однажды, после обеда, подходит ко мне такой смешной парень, высокий, в очках, и спрашивает: «Можно, я буду с тобой работать?». «Да. – говорю я ему. – Но чтобы не было с тобой никаких проблем». «Ни в коем случае. Я просто хочу с тобой работать» – ответил он. С первого же дежурства мы нашли общий язык и я поняла, что хочу, чтобы этот мальчик все время работал со мной. Мы работали в Иерусалиме. Так мы стали «парочкой», и нельзя было больше увидеть Ривку без Филиппа и Филиппа без Ривки. Я его называла «Фелиппе». Все знали, что Ривка и Фелиппе всегда работают вместе.
Только когда он работал в реанимационной «скорой помощи», мы работали отдельно. Он должен был отработать там 80 дежурств, чтобы получить удостоверение парамедика. Он хотел добиться этого как можно скорее.
Э.Ш.: Зачем?
Р. : Это давало ему возможность заниматься более сложными случаями.
Э. Ш.: Иными словами, он стремился иметь больше полномочий, чтобы спасать людей?
Р. : Несомненно! С самого начала он знал, что хочет быть парамедиком, а может быть, и врачом.
Э. Ш.: В чем состоят обязанности парамедика?
Р. : Парамедик знает все, что знает врач. Просто врач учит это за 8 лет, а он за полгода. Он проходит очень интенсивный курс. Филипп мог нескольких врачей за пояс заткнуть. Он обладал огромными знаниями, приобретенными на курсах, из книг, которые он вечно читал, из интернета, в котором проводил все свободное время. Он просто не мог допустить, чтобы в какой-то ситуации не знать, как поступить. Кроме всего этого, Филипп умел внушать спокойствие. От него передавалось ощущение, что больной в надежных руках. Даже мне было приятно чувствовать себя такой маленькой по сравнению с ним – таким большим. Он был большим человеком с детской физиономией. Он все время смеялся. Никто никогда не видел, чтобы он злился. Даже когда был усталый, когда только просыпался и надо было за кем-то ехать, и я ему говорила: «Да ты еще спишь!», он мне отвечал: «С чего ты взяла? Я не сплю. Я ждал именно этого случая».
Э. Ш. : Что вы подразумеваете под словом «случай»?
Р.: Мы сидим на станции и ждем вызова, то ли к больному, то ли на аварию. Я обычно сидела у телефона. Он пока играл в нарды с ребятами, беседовал или просто отдыхал, так как очень часто это было не первое его дежурство. Иногда он приезжал прямо с дежурства в гражданской обороне.
Э. Ш. : Ваши дежурства всегда совпадали?
Р.: Бывало, я ему говорю, что работаю завтра утром. Так он начинал волноваться, мол «ой, как же мне школу пропустить?». Тогда я ему писала от имени мамы разрешение. Например, что он должен помогать мне дома и по этой причине не может придти в школу. Таким образом мы работали и в школьное время.
Э. Ш.: Насколько мне известно, добровольцы-школьники могут работать в МАДА только после часу дня?
Р.: Верно, но для Филиппа не было ни утра, ни дня, ни вечера. А когда ему исполнилось 18 лет, он смог работать и ночью. Бывало, он приходил утром и говорил: «Напиши письмо для школы. Сегодня все равно уроки неинтересные».
Э. Ш.: Мама Филиппа об этом знала?
Р.: Теперь она знает. До этого мы не были знакомы.
Э. Ш.: Опишите какой-нибудь случай.
Р.: Я расскажу про роды. Это было в пятницу вечером. Мы получили вызов из Рамат Шломо[1] к женщине, у которой начались роды. Филипп страшно обрадовался. Ему еще никогда не приходилось принимать роды. Я ему еще до этого обещала, что пусть он не волнуется, будут у него до армии роды. Мы отправились, и я никак не могла найти улицу. Я была за рулем, а Филипп управлял сиреной. Он вообще это очень любил. Мы его называли звукооператором. Он умел отпугнуть особыми сиренами машины, которые нам мешали. Одну из сирен, особо мощную, он прозвал «русской сиреной».
Короче, мы все крутимся по улицам, пока я не обращаюсь за помощью на станцию, иначе, говорю я, женщина нас не дождется и родит. Оператор мне отвечает: «Еще не хватает чтобы ребенок вылез на свет и увидел ваши страшные физионимии!». Филипп расхохотался.
В конце концов мы нашли дом. Я стала проверять, начались ли уже роды. Филипп сказал, что хочет, чтобы я дала ему перерезать пуповину. «Не волнуйся, – ответила я ему, – даст Бог, перережешь”. Он принес родовспомогательный набор, приготовил все с невероятным энтузиазмом. У него на лице было написано такое счастье! Просто дальше некуда. У женщины, которая рожала, уже было 11 детей, этот – двенадцатый. Это была семья харедим. Наконец роды закончились, я взяла ребенка на руки, и Филипп перерезал пуповину. Он был так счастлив! Затем он поставил маме капельницу и забрал ее вниз, в машину. Вообще он никогда не давал мне никого и ничего нести. Он всегда нес на себе тяжелейшую сумку, кресло, баллон с кислородом, одеяло. Так он подымался иногда на четвертый или пятый этаж.
Итак, все закончилось благополучно. Все были очень рады. Дети скакали вокруг. Мы отвезли маму с новорожденным в больницу «Шаарей Цедек».
(Ривка делает паузу) Когда Филипп погиб, я поняла, насколько была к нему привязана… Целые дни, которые мы с ним отработали, просто выпали у меня из памяти, потому что я не могла себе представить, что мне придется их вспоминать, что Филипп не вернется. Кто сможет взять из жизни такого огромного – ведь для того, чтобы его забрать, потребуется как минимум целый взвод ангелов смерти! Вы понимаете, что я имею в виду? Я даже не думала, что мне придется вспоминать всякие мелкие подробности.
Э. Ш. : Как вы получили сообщение о смерти Филиппа?
Р.: В МАДА принято передавать такие сообщения по пейджеру, сразу всем. Тем утром я пришла на работу. Мне было холодно, и вообще день начался как-то неудачно. Ко мне подошла ответственная дежурная и сказала, что она хочет кое-что мне сообщить еще до того, как это передадут по бипперу: «Сегодня погиб Филипп». Я ей просто не поверила: «Не рассказывай мне всякую ерунду». Я включила телевизор, там передавали имена погибших, но имени Филиппа не упомянули. Я подумала, что произошла ошибка. Потом я действительно получила сообщение на пейджер, что весь МАДА выражает соболезнование семье Муско…
В конце семидневного траура по Филиппу я пошла купить подруге на новоселье какое-нибудь растение. В оранжерее я увидела пару харедим, с двумя взрослыми детьми. Один из них со мной поздоровался. Я подумала – наверняка кто-то из тех, к кому я приезжала на скорой. Я кивнула в ответ, так и не вспомнив, кто это, и направилась выбирать растения. Тогда ко мне подошла жена и сказала: «Вы, наверное, меня не помните, но я вас помню. Вы принимали у меня роды». Я пожелала ей «мазаль тов», все еще не вспомнив, о ком идет речь, ведь роды я принимала не один раз. Я опять отошла и тогда увидела ее мужа и вдруг вспомнила его. Я повернулась к жене и спросила, помнит ли она моего напарника. «Конечно, такой большой, в очках, весь светился от счастья, что присутствовал на родах». Я рассказала ей, что он погиб. Она никак не могла поверить. Это были первые и последние роды, на которых он был. Это была душа, которой он помог прийти в мир.
Филипп особенно радовался, когда приходилось помогать русскоязычным больным, которым сложно объясниться на иврите. Он понимал их, беседовал с ними, успокаивал. Однажды нас вызвали к пожилому репатрианту. Филипп так долго с ним беседовал, что я начала возмущаться: «Переведи мне хоть что-то. Ведь я все же несу ответственность». Филипп сказал, что человек ощущает боль в груди и в голове. Потом задумался и сказал: «Давай спросим, не болеет ли он диабетом». Оказалось, что он действительно диабетик. Тогда Филипп сказал, что это сердечный приступ, и мы срочно отвезли его в больницу. Когда я спросила, как он догадался, Филипп ответил, что диабетики слабо ощущают боль. До меня это дошло уже позже: ведь если нарушена функция поджелудочной железы, боль ощущается намного слабее. Мы приехали в больницу, и диагноз Филиппа оказался верным. Это его страшно радовало. Да и вообще, у нас был такой обычай, что когда мы привозили следующего больного в больницу, Филипп заходил проверить диагноз предыдущего. Он выходил, сияющий, со словами: «Попали в яблочко». Это давало ему ощущение, что наша работа ненапрасна.
Мы с ним были как один человек. С одного взгляда он понимал, что я имею в виду, и я его понимала с полуслова. Были случаи, когда с самого начала, по тому, как нам описывали проблему, мы уже знали, что этот вызов не оправдан. У нас был особый код для подобных случаев. Мы как бы говорили между собой воображаемому больному: «Ну, если хочешь, давай отвезем тебя в больницу. Мы знаем, что у тебя все в порядке. Ты нам просто голову морочишь».
Э.Ш. У вас наверняка было много времени на разговоры. О чем вы беседовали?
Р.: Говорили обо всем. О политике, о людях, к которым нас вызывали. Мы обсуждали каждый случай. Филипп очень волновался, что, может быть, в чем-то он мог быть лучше. Иногда я над ним подшучивала и говорила: «Филипп, ты в конце концов меня бросишь, когда у тебя будет подружка». Он страшно смущался, краснел и протестовал: «Ты что! Ей придется научиться тебя уважать».
Филипп не был религиозным в общепринятом смысле слова в то время, когда я с ним познакомилась. Но он все время говорил, что как только женится, станет опять религиозным.
Он очень любил дедушку с бабушкой. Единственный раз, когда он пришел нервный – после смерти дедушки. Он сказал, что сейчас бабушка осталась одна и он старается проводить с ней шаббаты. Таким образом, он говорил, он сможет дежурить со мной в Шабат на скорой, так как бабушка живет в Иерусалиме, а из Маале-Адумим ему никак не добраться.
Он рассказывал про свою сестру, что она действует ему на нервы. Говорил, что он ой-ва-вой что сделает, если она дотронется до его компьютера или дисков. «Пусть попросит разрешения, тогда я ей дам», – говорил.
Э.Ш. : Как 15-летний мальчишка может ставить диагнозы? Как на основании внешних симптомов человек, который не закончил медицинский факультет, может принимать решения о жизни и смерти?
Р.: Филипп никогда не был просто мальчишкой. Он был молодой, но не ребенок. А знал он потому, что сталкивался со случаями не раз в месяц и не раз в неделю, а каждый день, каждый час. Он жил ради этого. Даже на дежурствах в гражданской обороне он высматривал в людях, как у них со здоровьем. Глядя на человека, он видел его душу. Кроме того, он все время учился, читал книги на английском, материалы из интернета, изучал медицинские документы.
Вы понимаете, он не был ребенком. За те немногие годы, что он прожил, он успел больше, чем иной 80-летний.
Однажды, когда он служил в армии, я ехала из Иерусалима и вдруг увидела, что он стоит на тремпиаде, в форме. Заметив меня, он замахал изо всех сил. «Куда едешь?» – спросил он. «Женщина рожает», – говорю я. «Я еду с тобой», – сказал он, залезая в скорую. За ним должна была приехать армейская машина, но мои уговоры, чтобы он остался, ни к чему не привели. «Ничего, приедут еще раз». Когда ему позвонили из армии и спросили, почему же он их не дождался, Филипп ответил: «Как я мог вас ждать, когда у женщины роды?!».
Он жаловался, что хотел попасть в боевые части, а единственное, чем он пока занимается, -это обустраивает поликлиники. «Не для этого я пошел служить в армию!».
Э.Ш. : Когда вы беседовали в последний раз?
Р.: Месяца за два до того, как он погиб, он послал мне сообщение на пейджер: «Я соскучился. Свяжись со мной. Филипп». Я так и не успела ему ответить. До сих пор не могу себе простить. Говорят, душа за 40 дней до смерти чувствует, что конец близок. Возможно, Филипп предчувствовал смерть и хотел со мной проститься.
Я помню, когда он приходил из армии, я позволяла себе его обнимать, несмотря на его рост. Он страшно стеснялся, не хотел, чтобы другие это видели. «Смешной, – говорила я ему, – ты ведь мне как сын».
Э.Ш.: Поправьте меня, если я не прав, но мне кажется, что только в Израиле 15-летних ребят подпускают к такой ответственной работе, как «скорая помощь»…
Р.: Это действительно так.
Э.Ш.: Вы не боитесь доверять таким молодым ребятам?
Р.: Мы доверяем, но не полностью и не сразу. Когда ты кому-то что-то поручаешь, то ты рядом и видишь, что он делает. Сначала некоторым нелегко, но мы помогаем. Если я прошу у молодого добровольца, чтобы он измерил давление, и вижу, что он не находит пульс, но стесняется признаться, то я, как старшая, стараюсь внушить ему уверенность в себе. «Ничего. Сейчас не нашел, во второй раз найдешь», – говорю я. Я ему доверяю. Когда я за рулем, он как мои глаза сзади. Так мы воспитываем следующее поколение.
Э.Ш.: Вы были на похоронах?
Р.: Да. Даже похороны эти были похоронами большого человека. Присутствовали сотни людей. Были там высшие чины армии, полиции, которые в таком количестве обычно не приходят на похороны солдата. Приехали врачи и добровольцы МАДА со всех краев Израиля. В МАДА он прославился не только в Иерусалиме. Подойдя к его свежей могиле, я заметила, что через одну могилу похоронен раввин Гад Навон[2]. Получилось, что даже после смерти Филипп оказался рядом с великими людьми. Как подобает: большой человек рядом с большим человеком.
